1.   
     Пожилой мужчина, несмотря на почтенные годы, ловко выпрыгнул из автобуса и глубоко вдохнул запах летнего Нью-Йоркского вечера. Прозрачная синева уже накрыла землю, и лишь на горизонте, исчёрканном силуэтами небоскрёбов, сиял тусклым, угасающим светом розовый кусок неба. Старик прикрыл морщинистыми веками свои карие, всё ещё блестящие юношеским задором глаза, ещё раз втянул носом густой, грязный, но такой приятный воздух и не спеша зашагал вниз по Малберри-стрит. Он шёл и с лёгкой грустью отмечал перемены, так отчётливо бросавшиеся в глаза. Ещё бы, он не был в Нью-Йорке без малого сорок лет, да, сорок лет прошло после событий того промозглого, не по-летнему холодного утра. Вот здесь раньше было маленькое итальянское кафе, в котором они любили проводить вечера. Гостеприимный хозяин привязался к ним, как к родным детям, и даже дал кличку «пятёрка сумасшедших». Он всегда болтал, шутил и подливал отвратительного кофе, которым они упивались. Да, теперь на этом месте вырос торговый центр. А вон на том углу был старенький, даже тогда старенький, кинотеатр «Ампир». Кажется, фильм «И создал Бог женщину…» с Бриджит Бардо крутили там целую вечность. Вокруг старика вдруг закружились обрывки фраз того далёкого 1967 года: «Эй, Том, отдай мой кофе!», «Так мы идём, или как?», «Денег нет, нет даже паршивых полдоллара!», «Её зовут Джиа»… Он усмехнулся – когда-то у него не было даже полдоллара, чтобы сходить в кино, а теперь!
     
     Том свернул на Пятую Авеню, прошёл через Таймс-сквер и очутился на Бродвее. Сделав ещё несколько шагов, он поднял голову вверх, на последние этажи одного из старейших небоскрёбов. По правде сказать, Том смотрел не на последние этажи, а на мансарды дома. Вот так же, на этом самом месте он стоял больше сорока лет назад и смотрел на мансарды. Вокруг снова завертелись обрывки фраз: «Ты где?», «Сколько можно собираться, мы опоздаем!», «Джиа, если ты сейчас же не спустишься…»

- С вами всё в порядке, сэр? – рядом с ним стоял молодой парень и слегка поддерживал Тома за руку.
- Да, молодой человек, все хорошо. – должно быть, старик, задравший голову посреди улицы и устремивший глаза в небо, выглядел, по меньшей мере, странно.
- Извините, сэр. – парень смутился своего порыва вежливости и поспешил уйти.

     Но Тома сейчас это мало волновало. Впервые за много лет он ощутил лёгкую дрожь то ли испуга, то ли предвкушения. С таким чувством ребёнок разворачивает утром свой рождественский подарок. Он медленно зашёл в холл здания, наслаждаясь каждым мгновением. В голове стучало: «Сорок лет, сорок лет!». Слава богу, хоть здесь всё осталось прежним, только вот отражение в парадных зеркалах теперь иное. Шаги гулким эхом отдавались в мраморных углах просторной залы. Он огляделся вокруг, и сердце вновь защемило. Он вернулся.
     Несколько секунд скрип ключа резал всё ещё чуткий слух и, наконец, дверь открылась с жалобным стоном. Сейчас Том почувствовал ступор и нечто вроде страха. Воспоминания. Воспоминания ждут его в комнатах этой пустой квартиры и причинят ему боль, он знал это наверняка. Но для чего же он тогда проделал этот путь, не для того ли, чтобы с головой прыгнуть в эти воспоминания? Он вздохнул, закашлялся и решительно шагнул внутрь.

2.
- Почему так поздно? Ты же обещал вернуться не позже полуночи! – Джиа сощурила свои огромные глаза и скрестила руки на груди.
- Я задержался совсем на чуть-чуть, бэби! Не сердись!
- Я и не сержусь, нужен ты мне! Билл ныл всю ночь и не давал заснуть.
- А где он сейчас?
- Спит.
Я тихо разулся и пробрался в нашу с братом комнату. Билл дрых, нагло развалившись поперёк дивана и подмяв по себя оба одеяла. Решив расквитаться с ним позже, я поплёлся на кухню. Джиа сидела на подоконнике, поджав под себя худые ноги.
- Сигареты есть?
- Ты ещё маленькая! – Возмутился я.
- Брось, Том, мне уже двадцать, я совсем взрослая!

Три месяца назад Джие исполнилось двадцать лет, но лицо её, постепенно превращающееся в лицо молодой женщины, ещё не до конца потеряло детские черты. Она стояла на пороге взрослости, но детство продолжало обнимать её. Фигуристая от природы, с характерной взрослой худобой, с худобой от бессонных ночей и навалившихся проблем, она сохранила по-детски милые щёки, с едва намечающимися скулами. Глаза - большие, неестественно огромные, как бывает лишь у детей, контрастировали с обкусанными, чуть воспалёнными губами. Но в этих детских глазах всегда пряталась печаль.

Она спрыгнула с подоконника, подошла к малюсенькой плите и протянула над огнём свои замёрзшие от свежего раннего утра руки.
- Что улыбаешься? – Ухмыляясь, я скользил взглядом по ней, но взглядом отнюдь не плотоядным, а любующимся. У меня было с собой кое-что, что должно было развеселить её, и я уже предвкушал её радость. Медленно подойдя к Джие, я протянул ей коробку конфет.
- Аааа, неужели! Крибли-крабли?!
- Как ты любишь.
Она обняла меня и поцеловала в щёку. Я радостно рассмеялся.
Мне было приятно просто смотреть на неё. Снова взгромоздившись на подоконник – своё любимое место – Джиа уписывала конфеты за обе щеки.
- В чём смысл жизни, Джиа? – Вдруг она спрыгнула с подоконника и села напротив меня. Движения её стали оживлёнными, глаза заблестели.
- Смысл жизни? Изволь…. Я отвечу, но только скажи мне сначала, пожалуйста, каков твой смысл жизни.
И я начал рассказывать. Рассказывать о своих мечтах и планах на будущее, о том, что хочу стать великим фотографом. Я всё говорил и говорил, а она внимательно слушала и ела конфеты. Наконец, я закончил и она сказала:
- Хорошо. Хорошо, а что если…. Хочешь конфету, кстати? – И она протянула мне шоколадный шарик, обсыпанный колотыми орехами. Я открыл рот, но Джиа показала мне язык и проворно съела конфету сама. Я опешил. Она засмеялась:
- Вот видишь, все твои мысли были сейчас об этой конфете. Посмотри, Том, она такая вкусная – большой, спелый фундук в ирисе, покрытый горьким шоколадом, а сверху ещё и орешки колотые! – Мне действительно очень сильно захотелось съесть конфету, именно эту конфету, именно сейчас, я просто жаждал её! Она не стала меня мучить:
- Ладно, ладно, успокойся. Держи. – Но я опять не получил конфеты – Джиа снова сама съела её. Я вдруг почувствовал острое разочарование. Казалось бы, всего лишь шоколадка, но…. Но Джиа хохотала в голос. Она смотрела на меня и громко смеялась, просто не могла остановиться! Она так разбушевалась, что случайным движением руки смела всё со стола.
- Вот видишь, - говорила сквозь смех Джиа, - все твои великосветские суждения были повержены паршивой конфетой! Ириской! Не отрицай, в тот момент смыслом твоей жизни была конфета.
- Ну да. Стыдно признать, но да.

Она улыбнулась и протянула мне всю коробку. Я взял несколько штук, но, почему-то, они не казались мне теперь такими привлекательными. Быть может, потому что их не касалась Джиа.

- Ты усвоил урок?
- Какой?
- Делай то, что тебе хочется делать, и ты будешь счастлив. Несколько мгновений, но по-настоящему счастлив.