***

- Кем он был для меня? Да никем, Вáлери… - обнимая за плечи, вдыхая запах ее волос, говоря неправду.
- Тогда почему ты так отреагировал на известие о его смерти? – оборачивается, цепко держась за лацканы его пиджака, и внимательно смотрит светло-зелеными глазами.

И ему снова кажется, что он видит в них отражение огня, хотя Вáлери и стоит спиной к камину. Темно-рыжие волосы отливают красно-медным, сумерки и неровный свет пламени отдают красивому лицу всю свою демоническую силу. И им нет дела до того, что она – всего лишь девочка шестнадцати лет. Еще совсем ребенок, если задуматься. Но ребенок, умеющий привести в экстаз огромный концертный зал, вогнать в краску любого одними только взглядами и полунамеками. И все потому, что в ее глазах вовсе не отражение огня, а сам огонь…

Билл отвел глаза. Врать не хотелось, говорить все как есть – было слишком страшно. В этом он боялся признаться даже самому себе. Частичная правда казалась лучшим выходом.

- Понимаешь, Ви, эта смерть… Она – как напоминание о том, что жизнь безумно коротка. Это страшно. И давай не будем больше об этом.

Она коротко кивнула, признавая его право на тайну.

- Прости…
- Не за что. Мне просто нужно привыкнуть к мысли о том, что его больше нет, - он понимал, что говорит слишком много, буквально чувствовал, как слова повисают в воздухе, собираются сигаретным дымом под потолком и отравляют своим смыслом. «Брайана больше нет» - фраза, не терпящая двусмысленности, не оставляющая ни одного шанса на надежду…

Он обнял Вaлери и спрятал лицо в тяжелом шелке ее волос. Их странный, осенний аромат как будто опавших листьев вперемешку с корицей, привычно успокаивал и будил желание.

Да, он спал с каждой из своих певиц. Вкладывал в слово «продюсер» не только смысл названия своей нынешней профессии, но и действительно создавал из них нечто может быть не новое, но способное к завораживающему функционированию. А для этого было просто необходимо подробно изучить имеющийся в наличии материал. Как сейчас, когда его руки скользили по плавным изгибам тела Вáлери. Потом – можно было переходить к настройке, совсем как с гитарой. Пробуя струны. Вырывая у Вáлери легкий стон чуть более сильным, чем всегда надавливанием пальцев под поднявшимися на вдохе ребрами.

    Она – уже идеально отточенный и настроенный музыкальный инструмент. И глядя на нее, так нежно-податливо лежащую перед ним прямо на полу, в платье, сбившимся выше колен, он жалел, что сегодня ему не испытать на себе могущество ее, созданных им самим же, чар. Есть предел, за которым даже красивая женщина не может отвлечь от горечи утраты. И сегодня он столкнулся с ним впервые…

Отредактировано Karma (2009-12-30 02:19:25)

***

Обнимая брата, Билл думал, что сейчас бы хорошо просто расплакаться. Так, чтобы успокаивающе гладили по голове, шептали разные глупости как маленькому. И не требовали объяснений. Но с Томом этот номер вряд ли пройдет. Близнец заставит его рассказать все до последней мелочи, а что не вытянет словами, поймет сам, додумает, дочувствует. А этого Билл себе позволить никак не мог – слишком глупо раскрывать тайну, когда главный ее виновник уже мертв.

- Что-то настроение у тебя какое-то не рождественское, - как всегда проницательно заметил Том, наполняя бокал красным вином. – Почему не рассказываешь, что случилось?

Билл молча сел рядом с братом за стол, провел рукой по золотисто-бардовой скатерти. Жена Тома умела выбирать вещи, рядом с которыми Билл чувствовал себя несоответствующим, и даже не человеком, а всего лишь выбивающимся из интерьера предметом мебели. И сейчас его ногти, впервые выкрашенные в черный по траурной причине, как будто снова превращали его в еще не успевшего распрощаться со сценической вульгарностью, бывшего певца, пытающегося наладить отношения со своей золовкой. Только в Рождество Мария оставляла их наедине. Видимо, было что-то святое за душой и у этой, как казалось Биллу, самой высокомерной женщины на свете.

- Люди не должны умирать за день до Рождества. Это неправильно, - наконец проговорил он, предполагая это ответом на вопрос брата. Вкус вина, несмотря на насыщенный цвет, напоминал воду.
- Умирать вообще неправильно, - поддержал его тон Том. Я тоже вчера, прочитав в газете про Молко, подумал примерно также как ты. Тогда все понятно с тобой, ты же всегда втайне тащился по его песням, - он хитро подмигнул, пряча улыбку за прозрачно-бардовым боком бокала.

Испуганно посмотрев на брата, Билл неловко опрокинул свой бокал. Вино разлилось, безнадежно портя скатерть Марии. И он понял, что молчать и дальше просто не сможет.

- И не только по песням. Я люблю его, - тихо произнес он, хотя всегда хотел прокричать. На одной из общих церемоний награждения, на одной из бесчисленных вечеринок. Заглушая очередной пошло-электронный ритм какого-нибудь минутно-модного ди-джея. Изумляя всех присутствующих слишком честным откровением. И… наверняка получить в ответ только снисходительно-непонимающую улыбку того, кому эти слова предназначались.

Теплые ладони уверенно гладили по спине, как будто смягчали еле слышные всхлипы. Но Том ничего не спрашивал. Только сочувствовал, даже не думая искать логику в чувствах близнеца.

- Спасибо…
- Билли, ты глупый. Ты сейчас благодаришь меня за то, что я тебя люблю. Такой взрослый, сильный, умный и глупый, - тихо говорил Том, почти шептал. Так успокаивающе и тепло. Как может только самый близкий человек.

Ощущение безысходности менялось. Превращалось в другое. В не менее неприятную, но отчего-то светлую грусть и сожаление. О том, что промолчал, испугался слухов, безразличия или любви…

Том чувствовал это. Долго не отпускал брата в тот вечер. Пытался уговорить остаться на ночь и ехать домой утром. Но краткие уверенные «нет» без лишних объяснений разбивали все его попытки на мелкие осколки, неприятно звеневшие в каждой последующей фразе. Снова и снова винившие его в неприступной холодности Марии, ненамеренно, но навсегда разрушившей их маленький, совершенно не готовый обороняться мир.

***

- И тогда я понял, что слава – это любовь миллионов человек, но - ни грамма любви для тебя самого. Что у моих ног может лежать полмира и больше, но я так и не узнаю, что значит – любить. Не просто красоваться на обложке журнала с очередным любовником или любовницей, а именно дарить себя и не думать, что завтра об этом напишут в прессе…
- Да, если бы мы с тобой надумали развлечь людей своим романом, мне можно было бы снова петь. И даже не важно, что – слушали бы всё, - Билл улыбнулся, но не возможности возврата на сцену. Просто ему было очень хорошо. Мягкое шуршание шин по еще не превращенному в лед и не уничтоженному химикатами дорожных рабочих снежному покрову убаюкивало, обещало, что все будет хорошо и никак иначе. Гладкая кожа спинки сиденья приятно нагревалась под щекой. И даже закрыв глаза, он чувствовал, как Брайан улыбается, совсем чуть-чуть, одними уголками губ, но тоже подчиняется сказочности момента.
- Ты ведь и сам все понимаешь, ведь ты ушел с арены этого цирка намного раньше меня… Чего тогда слушаешь  мое занудное философствование? -  легкое, искреннее удивление, тонкая специя смешинки и утрированно высоко поднятые брови. Он так, наверное, со своим сыном говорил, когда тот был помладше…
- Я люблю твой голос. Вот так. Без музыки и специально рифмованных слов. Я больше всего всегда любил слушать твои интервью. Брайан, а у тебя ведь есть сын. Почему ты решил и его оставить без себя?

Билл решил не избегать этого вопроса, который рано или поздно все равно даст о себе знать. Потому и спросил так, сразу, без лишней лирики и, не давая себе права на нерешительность. Теперь внимательно наблюдал за лицом того, кого ему еще предстояло научиться звать любимым. Боялся увидеть боль.

Боли не было.

- Я дал ему все, что мог. Именно на возрасте тринадцатилетнего подростка заканчивается все, чему я могу его научить. А то, что любовь – самое главное в жизни, он должен понять сам. Теперь я могу только начать ограничивать его развитие своей ни ему, ни  мне ненужной заботой. Пусть этим занимается его мать, слишком долго Коди ей все равно подчиняться не будет. Мой мальчик со всем справится сам. Я могу ему только помешать.

За окнами машины мелькали наконец-то одетые снегом деревья, высокие дома сменялись более низкими, пригородными, отдавая пространство сказочно-белому цвету. 

Они оба не обращали на это никакого внимания, только по привычке, но уже неохотно продолжая играть: один – во внимание к дороге, другой – в рассматривание зимнего пейзажа. А на самом деле – жадными, короткими взглядами изучая, казалось бы, давно знакомые черты лиц. Все дальше от прошлой жизни, все ближе друг к другу.

Уже на разморенном солнцем песчаном береге затерянного в Атлантическом океане острова, Билл расскажет Брайану о последней причине, не дающей ему покоя. Том. И Брайан решит все быстро и просто, сказав, что его старший брат тоже знает правду.

- Не переживай, я попрошу Стюарта поговорить с твоим Томом. Он ведь нас не выдаст?
- Не выдаст. Он все поймет правильно и пожелает нам счастья.

Счастья, которое у них уже есть. Быть может, странное и непонятное для большинства людей. Эгоистичное и непокорное ни одному закону Вселенной. Но настоящее, как солнце, как ветер и звезды, сияющие на тропическом небосклоне неправдоподобно ярко.

deinetode666

Не знаю... Я сказала все, что могла)

Я тоже не люблю)

Пожалуйста.
Кажется, что мало чувственности, на самом деле там, просто мало отрицательных эмоций,
которые всегда воспринимаются острее.