Часть 2. Врач.

“Your smile would make me sneeze
When we were Siamese.
Amazing grace in here,
I’d pay to have you near.
Lay me down,
The lie will unfurl.
Lay me down
To crawl…”

- Значит, опять этот сон… – полувопросительно произнес герр Молко, наш психоаналитик, и задумчиво погрыз остро заточенный желтый карандаш.
- Да, и он мне нравится. В нем мне не нужно учиться жить в обществе после двадцати лет, проведенных в специализированной клинике. Но что важнее всего - в нем я чувствую себя ближе к брату. Вы ведь знаете, как я хочу его увидеть.

Смотрит на меня, но не говорит уже больше о том, что мои эти сны могут длиться два, а то и три дня. И обрастать новыми подробностями. Которые, кстати, постепенно проникают в реальность – я почти полностью уверен, что у нас с тобой раньше не было настолько черных волос, как сейчас. Согласно кивает. Его резковатое, но до ужаса привлекательное лицо выражает искреннее сочувствие. Да, он меня понимает. Насколько человек, родившийся единственным ребенком, может понимать бывшего сиамского близнеца. У него – этого никогда не было, у меня – уже не будет. Он даже… Я бы сказал, слишком сильно мне сопереживает. Вижу это по тому, как он нервно покусывает верхнюю четко очерченную губу. Эротично.

- Доктор, почему вы заставили его уехать? Почему не говорите, где он? Я ведь все равно его найду.

И в конце последней фразы не может быть ничего, кроме уверенной точки. Я найду тебя. Даже если ничего сейчас не добьюсь от нашего врача, то рано или поздно просто почувствую, где нужно искать. В этом до боли светлом кабинете я до сих пор ощущаю твое присутствие. Здесь мы были вместе в последний раз перед операцией. Каждый удар твоего сердца, каждый вдох и выдох говорили: «Не бойся, я никогда не оставлю тебя одного». Твоих глаз я тогда по-прежнему не мог видеть, но знал, что они сказали бы мне то же самое. Я до сих пор не могу поверить, что больше никогда не почувствую по слегка меняющемуся ритму сердца, как ты засыпаешь, не буду больше делать шаги назад, чтобы ты мог вести нас обоих вперед…

- Понимаете, Билл, вам обоим нужно время, чтобы осознать… - перебивает он мои мысли своим довольно неприятным голосом.
- Да, не нужно нам ничего!!! – вскакиваю с дивана и сильно ударяю ладонями по столу врача. Больно, и, кажется, пластиковое покрытие кое-где треснуло.
- Хорошо, - он все так же спокоен, смотрит на меня серо-голубыми глазами, и мне видится в них что-то… немного пугающее, но приятное… горячее… Несмотря на то, что и серый, и голубой ведь холодные цвета? - Я скажу Вам, где Ваш брат. Но с двумя условиями. Должен заметить, что от их выполнения, вы оба только выиграете.

Его слова звучат не совсем логично. Если бы он сейчас начал меня успокаивать или просто попросил покинуть его кабинет и не нарушать порядок – это было бы нормально. Но вместо этого он только что согласился на мою просьбу, которую отвергал целый месяц. Согласился сказать, где ты и, откинувшись на спинку кресла, продолжает смотреть на меня своим вечно-изучающим взглядом. Медленно, как-то даже осторожно касается моих, упирающихся в крышку стола ладоней, поворачивает голову в сторону открывшейся двери и одним движением полуприкрытых век, просит заглянувшую медсестру удалиться, его собранные в хвост длинные черные волосы, скользят по жесткому воротнику халата… Вздрогнув и очнувшись от своего странного транса-удивления, я говорю:

- Я согласен на все.
- Вот так сразу?
- Да.

И я действительно готов на что угодно, только бы увидеть тебя. И пусть одним целым нам уже не быть. Но хотя бы рядом…

Врач поднимается из-за стола, подходит к двери и запирает ее на ключ. Я слышу, как шуршит его крахмальный халат, когда он закрывает белые жалюзи на окнах. А потом его удивительно ласковые руки касаются моей спины там, где еще не совсем затянулся послеоперационный шов, и дыхание горячо согревает шею.

- Только как можно тише, - шепчет он мне на ухо, проводя пальцами по губам. С намеком на то, что не издавать громких звуков он мне, если будет нужно, поможет.

Хочу развернуться. Я все понял про первое условие, и мне… даже интересно. Противоположный пол меня никогда особо не интересовал, а о возможности кого-то любить я не задумывался – постоянная физическая привязанность к одному человеку не дает много простора для мечтаний. Его сильные ладони надавливают мне на плечи, не позволяя оборачиваться, наклоняют вперед. Знаю: лимит нежности между нами строго ограничен.

***

Я смотрю, как он курит. Жалею, что не умею этого сам. Как в моем сне – сигарета и напряженная публика, только микрофона не хватает. И зритель здесь только один – я. Зритель для одного актера – герра Брайана Молко, кандидата психологических наук – именно так написано на небольшой прозрачной табличке, стоящей на его столе. Распавшееся на атомы в крови вожделение, еще не выровнявшееся дыхание и легкая боль растянутых мышц – лишь последствия его таланта.

Пока я полулежу на кушетке в поисках сил подняться с нее, Брайан подходит, склоняется ко мне, зачем-то вытряхивает из пачки все сигареты прямо на пол, и, подбирая две, подносит к моим глазам. Так близко, что очертания двух белых палочек расплываются, заставляя меня смотреть куда-то в едва видную между ними щель…

Двойной вдох: мой, следом – твой. Еще. Так душно. Слишком близко. Прямо внутри. Не останавливайся. Том…

- Тише-тише, все уже прошло, дыши глубже, - он обнимает меня, стоя рядом, прижимая к своей груди. Рубашка застегнута на все пуговицы, одна из которых ощутимо впивается в щеку. Но это даже хорошо. Так реально, как воздух, который снова позволяет собой дышать. Легко. Как после тяжелой болезни.
- Что это было?
- Снова небольшой приступ. Не волнуйся. Это было не опасно.

Так мы некоторое время и стоим. Он – возле кушетки, обнимая меня за плечи. Я – на коленях, на этой самой кушетке, прижимаясь к нему как испуганный ребенок.

- Ну вот, - говорит он, заправляя за ухо слегка вьющуюся выбившуюся из хвоста прядь волос, - я же говорил, что это выгодно это для вас обоих.

Мне хочется спросить: причем тут мы оба, если сексом он сейчас занимался только со мной. Но в вопросе сквозит такая фальшь, как будто я знаю ответ, и потому – молчу.

P. S.

“Lay me down,
The lie will unfurl...”

Твой смех взрывается у меня на языке сочной апельсиновой долькой. Довольно морщу нос. Мы не потеряли связи, мы чувствуем все так же. Скальпель хирурга не был приговором для слова «мы», он действительно спас нам жизнь, не позволив одному из наших тел стать физически главным и постепенно убить другое, как предсказывали врачи. Ты смеешься немного нервно. У оранжевого вкуса твоего смеха – пурпурный оттенок страсти:

-  Да-а, наше хоум-видео, похоже, их смущает, - говоришь на ухо, чуть касаясь губами.
- Может быть, - соглашаюсь я, косясь на экран, где демонстрируются мгновения нашего первого счастья, произошедшего на кухне квартиры, в которой ты прятался от меня по настоянию Брайана. Вижу движения наших тел, до сих пор чувствую, как в меня входит твоя скользкая от оливкового масла плоть. Опускаю глаза, чуть сжимаешь мою ладонь. Чувствуешь.

- Таким образом, все искаженные гамма-волны приходят в норму в момент завершения полового акта. Более того, в случае разделенных посредством хирургической операции близнецов мы наблюдаем полное совпадение этих волн, Брайан заканчивает свою речь перед комиссией светил психиатрии и говорит, что готов выслушать их вопросы.

Грубоватая ткань больничной одежды привычно неудобна. Натягиваешь соскальзывающий ворот на плечо. Жаль. Ловишь мою улыбку. А ученые все продолжают громоздить друг на друга научные термины, которые Брайан сумел заменить одной емкой фразой: душевные болезни лечатся любовью. Смотрю на этого удивительно гениального человека, ты – со мной. Он подарил нам нас, показав, как именно мы должны быть вместе. Мне только обидно, что все эти ученые мужи ни за что не примут его теорий.

Увлекшись ощущением твоей руки, лежащей у меня на плече, я прослушал очередной вопрос. Но по виду Брайана понимаю – это решающий момент. Он смотрит на спросившего мягко-внимательно, как хищник перед прыжком. Не выдать себя, и успеть выбрать нужный ракурс. Сжимаю твою руку чуть повыше локтя – он нашел слабое место, он сможет!

Не слышу его слов, потому что слишком волнуюсь: незаметно снимающая видеокамера – это одно, а полный лекционный зал людей плюс шесть членов комиссии – совсем другое… Ты обнимаешь, упираешься подбородком в ямочку между плечом и ключицей. Щекотно-хорошо. Расслабляюсь. И когда Брайан обращается к нам с просьбой занять стоящий на небольшом возвышении операционный стол, у меня уже не дрожат руки.

Стерильная поверхность стола. Датчики – пластырем – на висках. Вспоминается подготовка к операции, и я спешу стянуть с тебя больничную рубашку. Сотни взглядов на нашей коже. Обнимаешь – и мы как будто одни. Но гораздо острее, чем действительно наедине. Честно пытаюсь прислушаться к тому, что Брайан рассказывает о нашей болезни, но ты так… Ты так приятно проникаешь в меня уже смазанными пальцами... Я тону в ощущениях твоих прикосновений внутри, так приятно, что хочется кричать. Но я только закусываю губу. Пока еще могу сдержаться. Слишком яркий свет отпечатывается на зрачке желтоватыми бликами, но я зажмуриваюсь не от этого – ты заполняешь меня собой, так настойчиво, безжалостно, сладко, в два скользящих рывка…

- Том-ммм, - срываюсь в конце на громкий всхлип.

Поворачиваю голову вбок – на мониторах бешено скачут две линии. Две недели мы провели в разных палатах, только сейчас нам наконец-то позволено все. Желтая линия, более неровная – сверху, и синяя – чуть прямее – внизу, – я и ты. Прикрыв глаза и вцепившись мне в бедра, подаешься назад; сразу – обратно. Линии выстраиваются почти параллельно. Движешься быстрее, я – навстречу, ловлю воздух ртом – мало. Линии почти повторяют друг друга. Невозможно хорошо, до саднящего горла, но я не слышу ничего, кроме твоего частого тяжелого дыхания. Линии сцепляются вершинами. Еще немного, еще глубже, мы – совсем одно. Линии слились.

Тонкий, размеренный писк аппаратуры сообщает о нормальном рисунке мозговых волн. Наших. Мы – больше не больны.

Мне, то ли слышится, то ли действительно раздается коллективный выдох. Хочется криво ухмыльнуться, но ты не отпускаешь меня взглядом. Не разрешаешь. Правильно. Чистота белья этих людей – не наше дело.

- Допустим, что продемонстрированный пример – доказанный факт, - слишком ровно и спокойно произносит женский голос. – Но как мы можем быть уверены, что такое же слияние и выравнивание волн мозговой активности не происходит при любом другом интимном контакте? Быть может, все дело только в половом акте, а вовсе не в эфемерном понятии любви, как вы пытаетесь нам доказать?

Перевернувшись на живот, чувствую, как прижимаешься к моей спине, накрывая меня собой, чуть раньше, чем кто-то из медперсонала накрывает нас простыней. Задавшая вопрос женщина смотрит на Брайана большими умными глазами, слегка склонив голову набок. Такая безобидная на вид, зачем она рушит всю его теорию? Ты успокаивающе прижимаешься щекой к моему плечу. Но мне от чего-то безумно важно, чтобы Брайан все же доказал истинность своего открытия.

- Это очень просто, - отвечает Брайан. – И я могу продемонстрировать это прямо сейчас.

Нервно вздрагиваю. Ты не знаешь, что произошло в его кабинете, когда я был у него на приеме в последний раз. Прижимаешься еще сильнее, ничего не понимаешь, только испытываешь мой страх. Брайан, не надо…

Но он подходит к нам, жестом просит тебя встать, отойти. Не надо…

Приподнимаюсь на руках и сажусь, ты не встал со стола. Сидишь рядом. Наверное, только поэтому я не пытаюсь никуда убежать. Избежать того, что сейчас сделает со мной Брайан. Нет…

Его уверенные руки обхватывают мое лицо, чуть запрокидывая мою голову назад. Мягкое касание губ. Стремительно – становится грубее. Настойчивее. Не сопротивляюсь ласке проникающего в мой рот языка. Мне уже слишком страшно. Слишком реально представляю, что последует дальше. Но не будет же он здесь…

Влажно разрывает поцелуй. Не смею открыть глаз. Слышу, как все обсуждают снова взбесившиеся линии на экране. Громкие аплодисменты. Твои руки. Обнимаешь. Он доказал все. Мы доказали. Счастье.

Отредактировано Karma (2009-11-06 23:45:48)