50.

“… don’t want the world…”

“…  мир не нужен …”

“She don’t want the world”/ “Ей не нужен мир”, 3 Doors Down

“It’s about time
We all get out and vote for love…”

“Настало время подняться
И отдать свой голос за любовь…”

“Vote for love”/”Голосуй за любовь”, Tiamat

***

Пол приятно холодил босые ступни, и эта прохлада забирала часть боли в едва затянувшихся ранах. Шаг, за ним – еще один. Сначала от кресла до стола, потом – от стола до каминной решетки, которая продолжалась до самого потолка. Ждать еще неделю, пока врачи разрешат ему ходить, он не мог. Клетка, в которую превратилась для него квартира, казалось давила стенами, вынуждала искать выход. Но его не было. Ведь если в пределах одной квартиры возможно избавиться от острых предметов, то избегать их в любом другом месте просто нереально.
Темные, извивающиеся в плавных узорах прутья решетки были кое-где украшены пестро-алыми перьями. Дио прислонился к ней лбом и закрыл глаза. Сочетание металла и мягкой текстуры перьев напомнило о самом первом его шоу. «Лезвия и нежность», так оно называлось. Длинные и короткие ножи, лезвия, мечи и мех, мягкие, полупрозрачные ткани. Это было так ярко и прекрасно… Именно было.
Не открывая глаз, он развернулся. Внутри росло и уже почти вырывалось наружу желание бежать. Неважно куда, только подальше от этой реальности, которая день за днем требовала все новых и новых жертв. Теперь он станет для Тома обязанностью, человеком, о котором нужно заботиться не потому, что этого хочется, а потому что это неизбежно. Все началось неправильно, когда он сам предложил себя, затем появилась легкая надежда на то, Том начал что-то к нему чувствовать… все это было обречено на смерть. Так нельзя… Нужно прекратить все это. Немедленно.
Дио открыл глаза и встретился взглядом с тем, о ком только что думал. Погруженный в свои переживания, он не слышал, как поворачивался в замке ключ, и открывалась дверь. Том смотрел ему прямо в глаза с каким-то страхом, сопереживанием и… нежностью. Было очевидно, что Билл ему уже рассказал о приступе, о страшном диагнозе, для которого даже названия еще нет, о том, как они вдвоем с Дэвидом убрали из квартиры все, кто могло вызвать к жизни его фобию…
Глядя на Дио, Том не мог шевельнуться. Надломленные страданием черты лица, рассыпанные в беспорядке багряные волосы, пальцы, судорожно вцепившиеся в каминную решетку, полные боли глаза… Том никогда не думал, что сможет назвать кого-то красивым, кроме своего брата, как бы эгоцентрично это ни было. Но сейчас… Перед ним было просто воплощение прекрасного и желанного. И то, что эта красота не имела никакого отношения к тому, что он ежедневно видел в зеркале, делало ее еще более притягательной. Придавало оттенок традиционности, нормальности стремлению ей обладать. Сейчас ему это было нужно как никогда. Только Тому совсем не нравилась обреченность, которую он видел в Дио. Он как-то сразу понял, о чем он думает. Догадался или почувствовал – разве важно? Гораздо важнее – не допустить. Позволить Дио исчезнуть из своей жизни, он не мог. В ответ на эти прочитанные мысли и чувства Дио устало прикрыл глаза, стал медленно опускаться на пол; по щекам потекли слезы.
- Дио… - Том подбежал, подхватил его и крепко обнял. – Дио… Не плачь…. Дио! – сдавленно проговорил Том. Ему казалось, что, он чувствует боль Дио. Невозможно… Только с Биллом он мог ощущать подобное, только с ним, повторяющим его почти во всем. Только с ним, любимым до самых дальних и потаенных уголков души… Или в любви и было все дело, а не в родстве? – Дио, ты никогда не будешь мне мешать. Нет. Что бы ни случилось, какие бы еще страшные фобии не появились… Ну, подумаешь, ну сядем в психушку вместе, рядом палату для Билла забронируем, там, глядишь, еще и Дэвид к нам присоединится…

Дио немного отстранился и посмотрел на него.

- Ты не понимаешь. Это не так просто, как тебе кажется. Я же не смогу больше никуда выйти из этой квартиры…
- Я знаю. И это, конечно, будет тяжело прежде всего тебе, но… Мы постараемся как-то все решить, нет неразрешимых проблем, их не существует, милый мой.
- Нет, для того, чтобы все это преодолеть, как ты говоришь, нужно любить… А ты… Ты меня не…
- Я люблю тебя. Я люблю тебя, Дио. Иначе меня бы тут просто не было. Мне даже кажется, что я влюбился в тебя еще тогда, когда мы с тобой танцевали вальс на площади. Помнишь? Я просто сам себе в этом признаться боялся… А когда ты... когда Билл позвонил мне и сказал, что они с Дэвидом нашли тебя на чердаке, мне тогда показалось, что я с ума сойду за те секунды, пока он не сказал, что ты жив… Просто я не знаю... я запутался в том, кого я люблю. Слишком много…

Холодные пальцы коснулись его губ, прося замолчать. Дио стоял совсем рядом, но не двигался, даже не дышал, не мог… Но слова, которые он услышал только  что дарили не просто желание, а жажду жить. И он прикоснулся губами к губам, которые, как он думал, никогда не скажут ему о любви.
Поцелуи были вместо слов: влажно, до безумия горячо. Потому что так можно сказать гораздо больше. И откровеннее. Ведь поцелуи не умеют лгать.
Слишком резкий контраст: от ледяного отчаяния к обжигающей страсти, - расходился по телу мелкой дрожью, светился в зрачках полной луной. Дио отпрянул назад, вырываясь из желанных объятий и маня Тома за собой.

- Тебе же нельзя еще ходить…

Дио только отрицательно покачал головой и продолжил идти к спальне спиной вперед. Том едва сдерживался, чтобы не остановить его – он не мог смотреть, но и отвести взгляд был тоже не в силах. Ему вдруг вспомнилась не в меру садистская сказка про русалочку, про три дня на суше, которые она ходила как лезвиям ножей… Каждый шаг Дио отдавался болью в его сердце, и он не понимал, для чего… Ведь уже ничего не надо было доказывать, завоевывать.

- Зачем?
- Чтобы показать, что ты ни в чем не виноват, - ответил Дио, падая на красно-золотые простыни.
- Виноват, - он забрался на кровать вслед за Дио, осторожно поставив колени по обе стороны от его ног. – Я отобрал у тебя весь мир, из-за меня, из-за того, что я позволил тебе столкнуться с Хеленой – из-за этого ты … - он замолчал.
- Нет, - Дио коснулся его щек кончиками пальцев, провел по свободно свисавшим с плеч дредам. – Нет, ты просто дал мне возможность быть полностью твоим.

Чувство вины куда-то исчезло. Словно его и не было. Новый вдох был совсем другим, Том чувствовал себя другим – освобожденным. Он смотрел на Дио и не мог поверить, что перед ним человек, который несколько минут назад себя уже мысленно похоронил. Не мог поверить, что именно его любовь снова вернула ему жизнь.

- Ты сегодня не собрал волосы, так красиво… - голос Дио вернул из немного неуместных в данный момент философских рассуждений. – Только… так ты намного больше напоминаешь…
- Билла, - договорил за него Том и стал целовать, заглушая близостью мысли о том, что он все больше и больше хочет быть похожим на брата, похожим на своего близнеца. Он чуть не рассмеялся, настолько нелепо звучало последнее.

Дио неожиданно разорвал поцелуй, легко оттолкнул Тома и отполз на середину кровати. Там он лег на живот, закрыл лицо руками. Когда руки Тома коснулись его, он прерывисто вздохнул, чувствуя желанное тепло.

- Ты сейчас не обо мне думал, о нем, - проговорил Дио, - и… ты прав, слишком много любви и страсти, но… - тесные объятия и скользнувший по шее язык – действительно казалось, что слишком, - но это так замечательно. Так хорошо, что не страшно уже ничего.

Приняв это за разрешение, Том скользнул пальцами под ворот халата, обнажил плечи и спину Дио. Легкие касания, тихие вздохи.

***

Дрожащие пальцы – по кнопкам телефона. Слишком резкий переход от мрачных мыслей и чувств к словно из ниоткуда взявшемуся возбуждению и не только… К какому-то всеобъемлющему  счастью. Которое невозможно переживать в одиночку, его непременно нужно с кем-то делить.

- Ты мне так нужен сейчас, - почти неслышно выдохнул в трубку Билл.
- Я уже почти стою у твоей двери, - немедленно ответил Дэвид.

Ответить Билл не смог, просто телефон выпал из руки. Новая волна желания накрыла с почти с головой. Ему было страшно. Как никогда. Потому что он такого еще не чувствовал. Да, у них с Томом иногда бывали общие сны, они могли чувствовать настроение друг друга, но сейчас… Сейчас их связь стала такой прочной, что они уже с трудом понимали, где из них, кто.
Усилием воли он заставил себя подняться с кресла и пойти открывать дверь. Почему Дэвид решил зайти именно сейчас, он даже не думал. Это было неважно, но просто необходимо.
Неслушающиеся руки, рывком распахнутая дверь и взгляд - прямо в глаза.

- Обними меня, - прошептал Билл.

Дэвид никогда не видел своего волчонка таким – если бы вожделение и любовь можно было назвать смертельной болезнью, то он бы сказал, что у него последняя стадия. Он как всегда не смог ему отказать. И осторожно, бережно обнял, прижал к себе несильно, словно боясь сломать – таким хрупким и беззащитным он сейчас казался.

- Что … - но задать вопрос о том, что же произошло, Дэвид не успел. Только и смог почувствовать, как под его спиной захлопывается дверь, щелкнув замком, как увлекают в поцелуй лихорадочно горячие губы.

***

Дио полностью отдался ощущениям. Раньше он полностью отдавал себя своим партнерам в поисках боли, теперь же он учился доверять и отдаваться, не ожидая в ответ ничего плохого. Это было просто и сложно одновременно. И обостряло все чувства. Дио вздрагивал от каждого прикосновения, каждый поцелуй парализовывал сладкой негой.
В какой-то момент ласки стали жестче, как будто желание вспыхнуло вдвое сильнее. Вдвое. Именно так все было для Тома. Он чувствовал уже не только свое возбуждение. Еще был привкус того, что испытывал в данный момент его брат. Том едва ли мог контролировать себя, и ему было страшно причинить Дио боль.
Продублированное желание рождало в нем что-то слишком похожее на сумасшествие. Он даже не сразу это понял, а только тогда, когда, укусив Дио за плечо Дио, почувствовал вкус крови и услышал болезненный всхлип. Это немного отрезвило, и он понял, что, продолжая в том же духе, может сделать Дио очень больно. А Дио его даже пытаться остановить не станет…
Том решил переждать этот период помешательства. Он надеялся, что рядом с Биллом Дэвид, и, черт возьми, не может же это продолжаться вечно! Осторожно подув на немного кровоточащий укус, он прошептал: “Прости”. Дио приподнялся на руках и, посмотрев на него через плечо, улыбнулся. Для него это не было болью. Том убрал с его лица прядь волос и поцеловал изогнутые в улыбке губы. А потом провел руками по его груди, животу, прося так встать на колени.
Он с трудом себя контролировал. Слишком сильно прошелся руками по спине Дио, оставляя тут же розовеющие полосы от ногтей. И получил лишь тихий вскрик в ответ.
Раздвинув ягодицы, он провел между ними языком, находя плотно сомкнутое отверстие. И отпустил тормоза. Теперь он мог быть сколько угодно грубым, сильно надавливая на упругие мышцы, яростно проникая языком внутрь, дразня то совсем мелкими проникновениями, то срываясь на жесткие, максимально глубокие.

***
- Дэвид… - еле выговорил волчонок, - быстрее, - он почти не мог говорить, слишком часто дышал, - сейчас…

В принципе и этих слов было не нужно, чтобы понять, в чем он в данный момент так остро нуждался. Дэвид стал было подталкивать его к спальне, но Билл протестующе закричал:

- Нет! Я не могу…

По-прежнему недоумевая о причине такого «приступа», Дэвид рывком развернул его к себе спиной и просунул руку в довольно свободные джинсы. Несколько быстрых сильных движений и волчонок впился зубами в его руку, которой он обхватил его поперек груди, и бессильно затих.
Опустив его на пол, Дэвид встал рядом с ним на колени, погладил по согнутой спине. Легкая дрожь и судорожные вздохи.
И он не ошибся, подумав, что волчонок плачет. Приподняв его опущенную голову, он увидел на глазах слезы.

- Это ведь… Том с Дио там… а я…все… чувствую, - слова мешались со всхлипами, едва складываясь в осмысленные фразы, но Дэвид понял. – Это так… страшно и… приятно, - он зажмурился, и из-под век вылились новые слезы. – Мне кажется, что я схожу с ума.

Дэвид обнял его, и волчонок с готовностью бросился в эти объятия, словно ища спасения.

- Но раньше ведь такого не было.
- Да. Не знаю, почему сейчас так… - Билл прижался к нему сильнее: обхватил руками за шею, развел в стороны ноги. – И… они еще не закончили, - Билл поцеловал его в щеку и откинул голову назад.
- Значит, и мы тоже, - Дэвид провел по его напряженной шее, чувствуя, как дрожь передается и ему. Словно заражаясь от волчонка совершенно неконтролируемым возбуждением.

***

Желание немного успокоилось, не исчезло совсем, но стало не таким… ярким. Как будто кто-то выключил одну из ярких лампочек, и свет из ослепительного стал нормальным.
Том развернул Дио к себе. Проследил пальцами черты украшенного наслаждением лица, задержался на губах и обвел их изящный контур, провел языком по верхней губе. Дразня, но не спеша бросаться в омут поцелуя. Дио обхватил его руками за шею и сомкнул их губы, целуя неторопливо, еще сильнее разжигая страсть, прижимаясь к нему всем телом и обхватывая ногами за бедра.
Воспользовавшись этим, Том откинулся на спинку кровати и немного развел ноги в стороны. Они оба вздрогнули и замерли от предельно тесного контакта тел. Дио немного отстранился и тут же подался вперед, потираясь об него грудью, животом, напряженным членом о напряженный член, и завершая это влажно-скользкое прикосновение взмахом кроваво-красных волос. Том поймал его в этом положении, не позволяя больше никуда двинуться, смазал пальцы и свободно скользнул одним в него. Ловя губами сдавленный вскрик, он добавил еще один палец. Медленно двигая ими, он почти не давал Дио дышать, непрерывно целуя.
Но сам долго не выдержал этой сладкой пытки, уронил Дио на постель и стал медленно входить в него. Медленные тягучие движения, расплавляющие разум  и тело в горячий воск страсти.

***

Торопливо сброшенная одежда, быстрые поцелуи, дикое желание взять и равно отвечающее ему стремление принять. Дэвид с удивлением понял, что это ужасно напоминает самое начало их отношений, когда они еще боялись сами себя, и старались заглушить этот страх страстью. Сейчас тоже было страшно – от того, что, отдаваясь любви вдвоем, они четко чувствовали присутствие третьего человека.
Билл со вздохом оторвался от губ Дэвида и, посмотрев в глаза, попросил:

- Прости меня. Я не знал, я не думал, что все будет так… - он отвернулся, вырываясь из его объятий, падая в мягкую фиолетовую шерсть ковра спальни.

Дэвид провел ладонью по его волосам, запутываясь в непривычно волнистых прядях.

- Поздно, мой хороший. Мы ничего уже не изменим.

Повернув голову, Билл подставил под желанное прикосновение щеку, изогнулся, встречая ласку горячих и сильных рук. Он и сам понимал, что ничего уже не изменить. Оставалось только подчиниться работе механизма, который он сам же запустил. И он гнал от себя все сомнения, отпускал страх, отдавал себя полностью во власть разделенных на троих ощущений. Не протестовал казавшимся слишком медленными ласкам, расслаблял тело навстречу пальцам, а потом члену Дэвида. Не просил его двигаться в нем быстрее, полностью погружаясь в мучительно сладкий ритм.
   

***

- Быстрее… - умоляюще простонал Дио.

Каждое плавное вхождение наполняло его такой невыносимой сладостью, что он кричал. И хотел, чтобы этого ощущения стало еще больше. Но Том продолжал мягко-медленно вводить в него свой член, так же медленно вынимая, пребывая в полной эйфории от собственных ощущений, криков Дио и сводящего с ума знания о том, что с его близнецом происходит тоже самое.

- Том!..

И снова ничуть не быстрее, если не медленнее. До тумана перед глазами, до полного помешательства и уже непонятно чьих хриплых криков.

***

В предплечье Дэвида впились ногти.

- Еще… быстрее, - тяжело дыша произнес Билл.

Дэвид остановился совсем, поцеловал сразу под подбородком и, облизнув его, добрался до губ. Волчонок не выдержал первым. Сцепив ноги у Дэвида за спиной, он еще больше загнал его в себя, со вскриком то ли от боли, то ли от удовольствия оторвался от его губ.

***

Не позволив Дио прикоснуться к своему члену, Том не удержался от искушения сильно сжать его запястья. От контраста резкой боли и почти выплеснувшегося за край экстаза Дио не смог даже закричать. Только запрокинул голову, ловя воздух ртом.

***

Дэвид сжал манившие хрупкостью запястья, не позволяя волчонку добраться до оргазма с помощью рук. Билл задохнулся от того, как боль смешалась с удовольствием.

***
Не сдержался. Резко и быстро. Позволяя себе сорваться с вершины и увлекая возлюбленного за собой.
 
***
   
    Четко-зеркальное отражение оргазма.

51.

“I know it hurts too much,
I know that you're scared,
I know you're running out of trust
Wishing you were dead

But in your misery
You're not alone,
Come, share your tears with me
And witness it all goes wrong…”

“Я знаю, что это слишком больно,
Знаю, что ты боишься,
Теряешь доверие,
Желаешь себе смерти.

Но в своем несчастье
Ты не одинок.
Раздели свои слезы со мной,
И смотри, как все катится к черту…”

“Death is in love with us”/“Смерть влюблена в нас”, H.I.M.

***

Яркое утреннее солнце слепило, и Дэвид порадовался своей, иногда казавшейся идиотской привычке, носить с собой темные очки. А еще затемненные стекла очень кстати скрывали усталость глаз. Он удивлялся, как, заснув где-то под утро, смог проснуться около девяти. Будить волчонка он не стал. Только посмотрев на его плотно сомкнутые веки и чуть нахмуренные даже во сне брови, он чувствовал, что готов разрушить весь мир, только бы не дать никому нарушить его сон.
Он шел вперед, вдыхая холодный воздух, и удивлялся тому, как легкость и свежесть начала дня не сочетаются с его жизнью. Все недавние события не только были тяжелыми эмоционально, но еще и очень негативно отразились на имидже группы. Он был просто обязан что-то предпринять. И он знал, что. Надо записывать новый материал, надо снова привлекать внимание. Но записать новую песню сейчас мог только Том, исключая, конечно, совершенно невероятное проявление способностей к вокалу у Густава или Георга. Дэвид только представить себе не мог, как сказать Тому, что ему придется записать «Du bist mehr»…

- Дэвид! – окликнул его знакомый голос.

Обернувшись, он увидел Тома, торопливо перебегавшего дорогу.

- Привет. Ты домой?
- Ну, да вообще-то. Билл же там? – Том смотрел на отца и почему-то начинал сильно жалеть, что не прошел мимо. Ну, кто его заставлял…
- Да, он дома. Только не буди его, ладно? – он подумал, что будет излишним, объяснять, почему этого не надо делать. Как-то неловко было говорить об этом с Томом, но…
- Да, вчера… Я не знаю, что это было… Слишком страшно думать, что мы друг друга так чувствуем, хотя… мне как-то даже хорошо от этого, - Том понимал, что говорит совершенно бессвязно, но знал, что Дэвид поймет, может кто другой и не понял бы, только не Дэвид.
- Он сказал почти тоже самое:  это страшно, и приятно.

Том замолчал. Сейчас бы просто уйти, но непонятно как это сделать. И непонятно, почему ему вдруг понадобился предлог, чтобы уйти. Разве нельзя сделать это просто так? Почему ему кажется необходимым назвать Дэвиду какую-то причину. Он задумчиво покусал нижнюю губу, и вдруг спросил:

- А что с записью?
- Я оставил ее у вас в квартире. Кстати, Том, нам с тобой нужно поговорить именно о записи песни, только другой. Пойдем где-нибудь позавтракаем и обсудим.
- Ну.. ладно, пойдем.

Они зашли в первую попавшуюся кофейню. Уютно пустой зал словно заждался их двоих. Полумрак приятно сменил солнце, слегка задевая какие-то невероятно чувствительные струны души. И эти тихие звуки перекликались с тихой мелодией, лившейся из колонок, умело скрытых где-то в стенах заведения. Том подумал, что с удовольствием оказался бы здесь с братом или с Дио, а с Дэвидом… С Дэвидом ему было страшно оставаться в такой непринужденно-романтичной обстановке.
Буквы, отпечатанные на сиреневатых листах меню, отчаянно сливались в совершенно бессмысленные слова, зацеплялись за мысли. Твердя одно: «Он слишком рядом… рядом… рядом». Том захлопнул папку меню и, сложив на ней руки, уткнулся в них лбом.

- Понятно, - ответил Дэвид на его жест. – Что пить будем?

Том приподнял голову и задумчиво посмотрел на него исподлобья. Его всегда поражала в Дэвиде вот эта способность мгновенно воспринимать их с братом настроение и тут же предлагать что-то подходящее.

- Дэвид, откуда ты всегда все знаешь?
- Не все. Но большую часть. Я ведь тебе не чужой, Том.
- Да, ты мой отец, - он уперся локтями в стол и закрыл ладонями лицо, слушая, как Дэвид просит официанта принести коньяк, говорит ему что-то еще… Услышав удаляющиеся шаги официанта, Том спросил:  – Так о чем ты хотел со мной поговорить?
- Нам необходимо  выпустить сингл. Новая песня есть. Можно добавить еще ту, которую ты пел вчера и сделать пару ремиксов. Учитывая, что необычность того, что петь будешь ты, у диска должна быть бешенная популярность…
- А новая песня это «Du bist mehr»? – спросил Том, раздвинув пальцы, и глядя на Дэвида как ребенок на фильм ужасов. Он прекрасно знал, что другой новой песни у них нет, но представить себя поющим ее не мог. Только причина была уже не той что раньше. Если, когда брат просил его написать музыку к тексту этой песни, Том заявил, что не может, потому что не чувствует к Дэвиду того же, что и он, то теперь… Теперь это было бы такое явное признание…
- Да. Ты же знаешь.
- Я так не могу… - он согнулся пополам, утыкаясь лбом в колени, закрываясь волосами. Противоречие между тем, что он чувствовал совсем недавно – ревностью и ненавистью к Дэвиду – и тем желанием быть как можно ближе к нему, сказать ему о том, как он ему нужен, ломало его даже физически. Он сжимал голову руками, пытаясь избавиться от странной одержимости, которая не так давно, еще в больнице, казалась не своей, навязанной, но не мог… «И ты позволяешь чужим рукам утешать тебя. Это так необходимо…
Только они недолго остаются такими уж чужими», - прозвучал в его голове голос брата. А ведь он ему тогда не поверил…

Дэвид испуганно наблюдал за всем этим, не зная, что делать. Он отослал официанта, принесшего заказанные напитки, заставил себя отпить глоток обжигающе-холодного коньяка… Как бороться со стремлением обнять и утешить, когда оно кажется не только необходимо-правильным, но и жизненно важным? Он не знал ответа. И, успокаивая себя тем, что во что бы то ни стало не позволит себе ничего лишнего, встал, подошел к сыну и присел с ним рядом.

- Том, - позвал он, - Томми, посмотри на меня.

Карие, невыносимо похожие на глаза волчонка… И та же боль, светящаяся внутри. Билл страдал от того, что до недавнего времени не мог добиться любви своего брата, Том – от того, что сопротивлялся чувствам к своему отцу…

- Ты не думай, что тебе одному тяжело.

Искреннее изумление. Немой вопрос: «И ты тоже?»

- Да, Том. Я не знаю, как это называется – любовь или нам с тобой повезло поймать какой-то странный вирус… Не знаю, но мне так же сложно, как тебе. Просто попробуй относиться ко всему проще. Как волчонок…

Дэвид замолчал. От двусмысленности фразы, от того, что назвал Билла прозвищем, которое раньше употреблял только оставаясь с ним наедине.

- Волчонок… Ты так Билла называешь, да? – Том немного выпрямился и обхватил себя руками, как будто было холодно. Его действительно била дрожь от невыносимой нежности, которая плескалась в глазах Дэвида и от маячившей на задворках сознания потребности ревновать. Но только ревности больше не было. Было только приятно-щекочущее ощущение тепла и любви. – Волчонок…- еще раз повторил он, пробуя слово на вкус.

Дэвид смотрел на него, сжимая кулаки, впиваясь ногтями в ладони – чтобы не обнять. Это было пыткой. Видеть, что очень близкий человек нуждается в помощи, в утешении, и не сметь дать ему этого, потому что страшно от того, к чему это утешение может привести…

- Извини, мне не надо было …
- За что извинить? Не за что, Дэвид. Мне… нравится, - он улыбнулся, - ему так подходит. Волчонок… - улыбку исказила горечь. Он все же почувствовал то, что хотел – ревность. Только немного не так. Ему было горько, что это нежное слово обращено не к нему. Он ревновал собственного брата к собственному отцу… И он подумал, что… Дэвид никогда не будет его любить. Поэтому и говорит, что ему тоже трудно, конечно, трудно, он же не может ничем ему ответить.

Том поднял на него глаза, словно спрашивая: «Это правда?» - и протянул к нему немного дрожащую руку.
Это было последней каплей. Эти подрагивающие пальцы, тянущиеся к нему… Дэвид встал на колени между его ног и обнял. Крепко прижал к себе, подавляя попытки вырваться. Погладил по волосам, прошептал на ухо:

- Том, я чувствую то же, что и ты. Я не знаю, почему, не знаю, как. Не знаю – зачем все это. Но…
- За что он так с нами? – так же шепотом спросил Том.
- Кто?
- Билл. Зачем он сталкивает нас?
- Причем тут он? Он же не виноват, что получилось так, что нам приходится теперь общаться намного больше…
- Да, но… Мне кажется… Нет, не важно, - даже думать о том, что Билл действительно делал это сознательно, продуманно, Том не мог, не то что произнести вслух. И все же… что-то в поведении брата казалось странным, хотя бы даже этот запах одеколона, такой же как у Дэвида… - Дэвид, но если это не так, если это не Билл, то как… Что же будет с ним, если он узнает о нас?

С трудом промолчав, и не сказав, что Билл как раз таки будет больше всех доволен, Дэвид почувствовал, что снова злится на волчонка. Но говорить Тому было нельзя, если он сам так злился каждый раз, думая об этом обмане, то реакцию старшего сына даже представлять было страшно.
А Том не мог перестать думать о младшем брате,  о том, как он любит Дэвида. Его совершенно счастливые глаза, когда он на него смотрел, немного смущенные улыбки, когда они случайно соприкасались руками в чьем-то присутствии,  голос с бархатным оттенком нежности, когда он о нем говорил, боль в каждом жесте, когда он страдал от разлуки и сознания того, что Дэвид больше никогда не будет с ним, безграничную радость, когда стало известно о том, что брак Дэвида расстроился. Он не представлял, как переступить через все это. Не понимал, почему об этом не думает Дэвид.
Он попытался отстраниться, но Дэвид удержал его, позволяя отодвинуться ровно  настолько, чтобы заглянуть в глаза.

- Отпусти меня, Дэвид… Зачем ты, не надо…

Только Том уже знал, что сдается. Мягкий взгляд серых глаз, полный нежности, порабощал. Он с ужасом и невероятным счастьем видел, что это чувство обращено к нему…
Еще секунда. Том попытался что-то сказать, но губы лишь беззвучно приоткрылись. Удар сердца. Дэвид глубоко вдохнул и хотел отодвинуться. Слишком жарко. Том обреченно прикрыл глаза и подался вперед. Мягкое соприкосновение губ пронзило обоих высоковольтным разрядом страсти. Терпкий привкус коньяка манил, и он стремился почувствовать его яснее, скрывая за этим желание целовать Дэвида, чувствовать властные касания его губ. Вся стена, которую он выстраивал между ними несколько лет, с грохотом рухнула, впиваясь обломками прямо в сердце. Невыносимо больно, невыносимо сладко.
Дэвид обхватил его лицо ладонями, стремясь продлить этот такой давно желанный поцелуй, и почувствовал влагу на его щеках.

- Что же ты плачешь?

Он не мог ничего ответить, только плакал, позволяя Дэвиду ловить свои слезы губами.
Они не замечали ничего вокруг. Ни изумленно замершего в нескольких шагах официанта, ни только что вошедших посетителей, ни фотографа за прозрачной витриной кофейни, довольно прячущего камеру в футляр и уже мысленно представляющего снимок на обложке журнала….

***

Билл проснулся, как ему показалось, от чьего-то поцелуя. Но рядом никого не оказалось. Он благодарно улыбнулся мысли о том, что Дэвид решил его не будить. Странный сон еще мелькал перед глазами и отдавался приятным покалыванием в губах. Странный сон, в котором он целовался с Дэвидом, но твердо знал, что делать этого ни в коем случае нельзя…

***

Георг сидел в студии, в ожидании Густава и остальных коллег по группе и уже битый час пялился на обложку дешевенького журнальчика, совершенно не в состоянии воспринять то, что изображала фотография. Том. Дэвид. Но почему Дэвид целовал Тома? Точнее, даже не так. Почему они целовались? Все выглядело так, как будто поцелуй произошел по взаимному согласию и даже более того…

- Привет! Что ты там так увлеченно читаешь? – спросил Густав, бодро входя в комнату и садясь с ним рядом на диван.

Георг решил ничего не говорить, побоявшись просто запутаться в словах, и молча протянул ему журнал.  Радости в лице Густава сразу поубавилось. У него уже давно выработался инстинкт – не ожидать ничего хорошего от прессы.
Заголовок «Невозможно любить только одного близнеца?» не мог не привлечь внимание. А уж фотография… Густав читал, поражаясь тому, как мастерски написана статья. Как умело автор использовал факты, ставшие достоянием общественности еще во время их пребывания в Японии, скандал со свадьбой Дэвида, и с извращенным удовольствием задавал в конце вопрос: «Что же это? Измена или любовь на троих?»

- Только бы это было последнее, - пробормотал Густав, отбрасывая журнал и глядя на Георга. – Иначе, я просто не знаю, что делать…
- Что-что? Искать другую группу. Потому что эта явно развалится. Не знаю, правда, кому я еще нужен…
- Дело даже не в группе. Мне, например, придется заново доказывать себе, что на свете существует любовь. Потому что пока Билл и Дэвид были вместе, пока Том и Билл были вместе, я в это верил. Теперь – не знаю…

***

- Я не буду об этом ничего говорить, я даже думать об этом не стану, - сказала Симона мужу, посмотрев на обложку журнала, который он принес ей в студию. Она умоляюще посмотрела на него, - я просто больше не могу…

Гордон обнял ее. Он с самой первой их встречи понял, что Симона очень необычная женщина, потом узнал, что и ее сыновья ей ни в чем не уступают. Правда, он не мог предположить, что слово «необычно» может быть таким безграничным, но…

- Ты права, не нам их судить.
-  Да, за нас это сделают другие, - она говорила совершенно спокойно, ни намека на слезы. – Мы можем их только поддержать. Это все, что мы можем.

Linochk@

Благодарю!

Ой, об этом лучше ничего не знать( Главное - я снова здесь!

53.

“…Swam across the ocean of pain.
I've fed the tabloids, the media.
It's a bottomless pit, a redia.
Front pages, gossips…”

“…Я плыл в океане боли.
Я насытил таблоиды, прессу.
Они – это бездонная яма, черви-паразиты.
Первые страницы, сплетни…”

“Maniac dance”/«Танец маньяка», Stratovarius

***

Вот уже полчаса в студии продолжался спектакль под названием «Я великий певец и никого не замечаю». Том записывал «Du bist mehr», делая вид, что он не видит за стеклом брата, Дио, Густава и Георга, и общался только с Дэвидом, который время от времени подавал ему знак, что надо остановиться и переписать отрывок заново. 
После нескольких попыток записать куплет примерно так, как его пел Билл, Том в шутку прочитал эти два четверостишия медленно-задумчивым речитативом, на что вся публика в количестве пяти человек ответила дружным поднятием больших пальцев обеих рук.
Эта маленькая удача облегчила Тому дальнейший процесс, неожиданно позволив расслабиться и хоть ненадолго вынырнуть из омута бесконечной борьбы с самим собой. Он улыбался, искренне и всем. Учился заново воспринимать их всех: Дэвида, чей настороженный и внимательный взгляд помогал ему сейчас, как бы он ни хотел в этом признаваться; Георга с Густавом, которые нашли в себе мужество вести себя как ни в чем ни бывало; Дио, трогательно  державшегося за руку Билла, который обнимал его; и, да, Билла, младшего, любимого брата, у которого на коленях лежал принесенный им журнал с известной фотографией.
На последнем припеве, который Том допевал, закрыв глаза, Билл подошел к стеклу и так и стоял, прижавшись к нему ладонями и лбом. Он словно говорил: я с тобой, держись, я совсем рядом, еще немного, и все закончится, ты обнимешь меня, и все будет так, как раньше. Только он и сам понимал, что как раньше уже не получится… Жалел ли он об этом? Уже нет. Увидев на обложке журнала фотографию, так дерзко показавшую всем первый поцелуй Дэвида и Тома, он понял, что именно этого и хотел. На этом фото не хватало только его. Но это, как ему думалось, только вопрос времени.
В самом конце песни осталось немного незанятой музыки, и Тому показалось очень кстати прошептать строки последнего куплета, которые очень хорошо отражали сейчас его желания:

Doch brauch ich wieder
Alle Wahrheit zu erfahren.

Он посмотрел брату прямо в глаза и повторил:

Alle Wahrheit zu erfahren.

Билл вздрогнул, но глаз не отвел. Он и не думал, что обмануть брата будет легко. И прекрасно понимал, что тот чувствует его ложь. Но отступать уже было и некуда и незачем. Поэтому он выдержал этот испытующий взгляд, дождался, пока Дэвид крикнул: «Все. Записано!» -  но не заговорил как всегда делал после этих слов раньше. Он взял из рук подошедшего к нему Дио журнал и, прижав его к стеклу, поднес ладонь к груди и одними губами произнес: «Люблю вас». В ответ на вопросительное лицо Тома, он снова повторил: «Вас. Обоих».
Том не помнил, как открыл дверь, как выбежал навстречу брату. Он пришел в себя только, когда почувствовал обнимающие его руки Билла. Внезапно отступивший страх и какая-то странная благодарность брату за то, что смог принять даже такой его поступок, перехватывали горло рвущимися наружу слезами. Но ладони легли на его спину так необходимо успокаивающим теплом -  Дио обнял его сзади, скользнув руками по груди. Том смог вдохнуть, понял вдруг, что уже совсем не чувствует выступившую было на глазах влагу. Момент истинного счастья.
Мысленно поблагодарив создателей сотовых телефонов за то, что фотографировать можно и бесшумно, Густав сохранил фотографию троих обнимающихся парней под многозначительным заголовком: «Если не эти трое любят друг друга, то кто?». Георг, наблюдавший за его действиями, только согласно покивал.
Дэвид со вздохом закрыл лицо руками. Он прекрасно понял всю эту пантомиму своих близнецов, и его худшие опасения подтвердились: Билл хотел, чтобы они с Томом были куда ближе, чем позволяли родственные связи. Эхо собственных мыслей гулко отдавалось в голове, и он словно заново услышал, как мысленно назвал Билла и Тома: свои близнецы. Он уже их обоих стал считать своими, хотя раньше это распространялось только на младшего. Вот так. Теперь их двое. Двое самых близких и… любимых. Нет, он бы не смог назвать свои чувства к Тому любовью. Но боялся, что это ненадолго…
Взяв себя в руки, он решился опять посмотреть на обнимающееся трио. Билл размахивал руками, показывая на телефон и на Тома, иногда жалобно поглядывая на Дио, словно просил, чтобы тот помог озвучить его мысли.

- По-моему, он пытается сказать, что ему не хватит памяти сотового, чтобы написать все, что он думает о твоем вокале, - предположил Дио.

Билл согласно закивал и заулыбался Дио. Задумавшись на несколько секунд, Том почти бегом рванул из комнаты. Не успевший ничего понять, Билл недоуменно смотрел ему вслед.

Он вернулся через несколько минут. Ровно столько заняла пробежка до соседней студии, где как он знал, частенько записывалась одна рэп-команда, вокалист которой имел страннейшую привычку писать неожиданно пришедшие в голову рифмы прямо на стене. Мелом.
Протянув брату длинную белую палочку, он указал ему на темно серую стену и улыбнулся мысли о том, что и сам уже предпочитает изъясняться жестами.
Мел проворно скользил по гладкой, обшитой шершавым пластиком стене. Билл усмехался, вспоминая, как в школе выходил к доске и, как правило, не мог написать ни одной нужной цифры или слова. Зато теперь… Преподавательница литературы и родного языка бы им точно загордилась. Дописав у самого пола фразу очень мелкими буквами, он отошел немного в сторону, предоставляя всем возможность прочитать его мнение, но закрывая последнее предложение.
Том читал, не переставая снова удивляться красноречию любимого. Казалось бы, он должен был лучше всех привыкнуть к его способности выразить свою мысль так, чтобы стало одновременно и понятно, и приятно от мелодичности слов. Но сейчас поражался снова, как будто впервые. Он подошел чуть ближе, прося показать последние слова, и Билл отступил, подождал ровно столько, сколько было нужно, чтобы прочитать одно недлинное предложение: «Обожаю тебя. Хочу. Жаль, что не прямо сейчас!» - и тут же стер его.
Рассмеявшись этой изобретательной замене шепота на ухо, Том обнял его.

- Извините, если помешали,  - в комнату вошли Саки и Тобиас. Вид у обоих охранников был более чем мрачный. – Там внизу такая толпа, что скорее всего придется вызывать полицию. Они окружили даже черный ход.

***

Вид толпы фанатов за прозрачными дверями был действительно устрашающим. Слишком много людей, чтобы уследить за ними, когда кто-нибудь из охранников подгонит машину. Слишком. А, учитывая скандальность последних публикаций в прессе, вытворить они могли что угодно.
Посмотрев еще раз на шумящее море людей, которому словно потворствовала необычно ясная и теплая для зимы погода, Билл уверенно шагнул к дверям. Тут же вставший на его пути Саки был встречен экраном мобильного со словно заранее заготовленной фразой: «Фанаты нашей группы не могут быть настроены агрессивно. Я им верю».

- Нет, Билл, ты туда не пойдешь, - твердо сказал Дэвид, поддерживая разумное желание охранника не выпускать певца из здания.

Мгновения промедления и:

«Пойду. И не только я, но и Том, Георг и Густав»

- Нет, это слишком опасно, - поддержал их Том, заглянувший в телефон через плечо брата.

Оценив непреклонность Дэвида и Саки, Билл обернулся к брату в поисках поддержки. Том отрицательно покачал головой. Никакого смысла в намерении брата он не видел, только неоправданный риск. Поняв, что помощи ждать не от кого, Билл резко развернулся, подбежал к дверям и уже через секунду стоял перед толпой.
Рев сотен, увидевших своего кумира, оглушал даже а закрытыми дверями, к прозрачному пластику которых приникли все оставшиеся внутри. Они не могли видеть довольной улыбки, озарившей лицо Билла. Ее засняли только многочисленные фотоаппараты и сотовые телефоны приветствовавших его фанатов, и только им она и была предназначена.
Вопреки ожиданиям охранников и остальных членов группы во главе с Дэвидом никто из фанатов не бросился к Биллу. Наоборот. Когда он поднял руку в приветственном жесте и поднес палец к губам, перед зданием воцарилась странная тишина. Слишком неестественно выглядело огромное количество людей, переполненных эмоциями, но при этом молчащих. Повинующихся только одному движению руки.
Том, выскочивший за братом почти сразу, подошел и протянул ему маркер:

- Ну что, если начал, так давай продолжим.

Продолжили. Тому было дико двигаться по живому коридору расступающихся людей. Он терялся в догадках – когда же слава их группы успела так возрасти, что теперь им и охрана вроде как ни к чему.
Подписывая все, что протягивали руки (разнообразию предметов он перестал удивляться уже давно), Билл только загадочной улыбкой отвечал на вопросы репортеров, умело затесавшихся среди фанатов. Сейчас вынужденное молчание для него было просто подарком.
Его брату было труднее. Сначала он просто игнорировал все каверзные фразы, обращенные к нему и явно имеющие вопросительный знак. Но когда они подошли к машине, ожидавшей их у конца людского коридора, не выдержал и, нагло улыбнувшись очередной журналистке, сказал:

- А мне брат запретил на такие вопросы отвечать!

Тут же оглянувшись на Билла, он увидел, как тот ставит размашистую подпись на огромном плакате с надписью: «Ich liebe dich, Tom!!!».

Уже позже, когда они все погрузились в мини-вэн, Том схватил брата за воротник его пальто и красноречиво показал кулак.

- Ты уже все границы переходишь, блин!

Его действительно взбесил этот жест. Как и всегда было с ним, реакция на откровения о запретном на людях, действовали на него одинаково: вызывая стыд и злость на их автора.  Вот и теперь вроде бы решенный вопрос о неправильности их отношений с Биллом врезался в него еще одной острой гранью.

- Том, - одно слово и рука Дэвида на плече.

Он опустил руки и тут же поднял их вверх, показывая, что сдается и, собственно, ничего плохого брату сделать и не думал.
Нет, думал. Не то, чтобы плохое. Просто хотелось его пару раз несильно стукнуть – может, дошло бы, наконец, как больно он ему делает…
Но, сползая по сиденью мини-вэна в максимально удобное положение, Том хотел уже только одного: чтобы кресла в их фургоне стояли по два, а не по три, и Дэвид с Биллом не сидели бы по обе стороны от него. Словно взяв в оцепление, из которого ему, в чем он был твердо уверен, уже вряд ли удастся выбраться.

А вот и прода)

55.

“Gimme that strange relationship,
Never felt pleasure and pain like this,
Something so right but it feels so terribly wrong.
I keep holding on…”

“Подари мне эти странные отношения,
Я никогда не чувствовал такого удовольствия и боли,
Это так правильно, но кажется неверным.
Но я продолжаю…”

“Strange relationship” /”Странные отношения”, Darren Hayes

***

В комнате было еще темно. Только в окне над массивными силуэтами домов небо стало уже не черным, а темно-синим. Том медленно просыпался, осознавая все какими-то отрывками: часы на тумбочке, показывавшие 6:33, тихая музыка откуда-то с улицы, рука, обнимающая со спины, теплая ладонь на животе… Он резко втянул в себя воздух, сразу вспомнив весь вчерашний вечер и последовавшую за ним ночь.

- Тихо, тихо, не надо так, - успокаивающе проговорил Дэвид и прижал его к себе.

А Тому хотелось именно так: убежать, сказать, что все это было ошибкой, разломать к чертовой матери всю нежность, возникшую между ними за эти дни, за эту ночь. Только тепло тела мужчины, обнимавшего его, его губы, мягко целующие шею, не позволяли ему это сделать. Он попал в какой-то странный капкан: его никто не удерживал в прямом смысле слова, он сам шел навстречу Дэвиду, практически сам предлагал ему себя, но… Но он прекрасно осознавал, что виноват во всем этом его младший брат.

- Дэвид, я ведь не просто так вчера пришел, - начала Том разговор, который так и не состоялся.
- Да, ты по телефону сказал, что нужно поговорить, - Том почувствовал, как изогнулись в улыбке уже целовавшие его плечо губы Дэвида, и резко развернулся в его руках.

Встретившись в полутьме с насмешливым и в то же время теплым взглядом Дэвида, Том не смог не улыбнуться сам. Ему вообще рядом с Дэвидом постоянно хотелось улыбаться и настроение как-то неминуемо улучшалось. И это бесило, бесило то, что он никак не мог сопротивляться…

- Никогда не думал, что буду злиться на Билла за ту песенку про разговоры в отельном номере.
- А ты не злись, - руки Дэвида мягко поглаживали по спине, спускаясь все ниже и ниже, - он эту песню очень проницательно написал. Ты вспомни Токио, и чем вы там занимались в твоем номере однажды после концерта, и не только тогда… - последние слова были сказаны горячим шепотом прямо в ухо.

Воспоминания заставили вздрогнуть, натертые ремнем запястья отозвались сладкой болью, и он тут же подумал о наручниках, которыми тогда сковал их руки Билл. Да, теперь он оказался на его месте… Прерывисто вдохнув от того, что желанно-настойчивые пальцы Дэвида скользнули между ягодиц, Том со смесью страха и стыда спросил:

- А он что тебе все рассказал? – его бросило в жар от сознания того, что Дэвид, так откровенно ласкающий его сейчас, может знать подробности той, да, может, и не только той ночи. Том скользнул руками по его плечам, обхватил за шею, пытаясь отвлечься этим движением от нарастающего возбуждения, но только сделал хуже. Ощущение под пальцами твердых мышц и влажной кожи заставило его еще и покраснеть от возникших желаний.
- Во всех деталях, - ответил Дэвид и уложил его на спину, нависая сверху и рассматривая.

Чуть касающиеся пылающих щек кончики пальцев, мягкое прикосновение губ, влажный след языка.

- Как очаровательно, - прошептал Дэвид у самых его губ, - я и не знал, что ты так умеешь краснеть, - он поцеловал сына, не позволяя ничего говорить. И Том опять был вынужден сдаваться, проклиная так стремительно наступавший и выдавший его смущение рассвет.

Снова захлестнувшая обоих волна желания отобрала возможность мыслить связно. Но Том пытался. Растворяясь в поцелуях Дэвида, прикусывая его губы от того, что хотелось чувствовать их вкус сильнее, он изо всех сил цеплялся за ускользающую мысль о лжи брата. Он встречал проникающие в него пальцы, он терялся в ощущениях, но продолжал помнить о том, что же он должен спросить у Дэвида. Медленное, причиняющее легкую боль от ночных утех, проникновение. Они замерли, тяжело дыша, и глядя друг на друга.

- Дэвид, скажи мне… что от меня скрывает Билл? – выпалил на одном дыхании Том.

Дэвид грустно посмотрел на него. Серо-синий свет утра уже позволял им четко видеть друг друга, о чем Дэвид отчасти жалел. Теперь он мог видеть не только тело, которое его так влекло, но и всю борьбу, происходившую в душе его сына и отражавшуюся в глазах.

- Я не могу, Том, - Дэвид чуть подался назад, - и поверь мне, - поудобнее перехватив его за бедра, он снова вошел полностью, - тебе этого лучше не знать.

Судорожный вдох и закушенная губа. Он проиграл еще один раунд. Еще один раз позволил себе погрузиться в это заманчивое поражение, полное собственных вскриков, страсти ласкающих его рук, неведомого раньше наслаждения. Только ему все ясней и ясней начинало казаться, что он отдает Дэвиду не только свое тело….

***

Теплая ладонь мягко скользила по волосам, опускалась на спину, продолжая успокаивать. Билл сидел на кровати Дио и позволял обнимать и утешать себя. Он даже не удивился тому, что Дио, несмотря на его очень поздний визит, просто провел его в спальню, потушил свет и выслушал, не перебивая никакими совершенно неуместными вопросами. И тогда Билл почувствовал, что он не просто ему благодарен за это, нет… Его чувства были настолько близки к любви, что он даже немного испугался. А потом подумал о Томе, о Дэвиде и о них вместе. Все правильно.

- Тебе не страшно так поступать с ним? – впервые за всю ночь задал вопрос Дио.
- Нет, - Билл протянул руку к светильнику на стене и щелкнул кнопкой. Его настолько удивил этот вопрос, что он захотел видеть лицо Дио: не шутит ли? – Почему мне должно быть страшно?

Лицо Дио было совершенно серьезно, даже собранные в странную конструкцию на затылке длинные красные волосы не лишали его этой серьезности.

- Просто я тут подумал, что если он вдруг узнает, как ты его обманул после всего, что ему пришлось пережить из-за твоей операции, которую он считает настоящей, из-за записи песни, уже не говоря о том, что он сейчас с Дэвидом…
- Он не узнает. Он не должен узнать. Дэвид ему не скажет, я – тем более. Ты? – Билл подался вперед, заставляя Дио невольно отодвинуться. Нет, не потому что он его боялся, а скорее от неожиданности.   
- Нет, я ничего ему не скажу, - устав от неудобной позы, он упал спиной на кровать. Он действительно не хотел ничего рассказывать Тому. Он прекрасно понимал, какую сильную боль ему это причинит. Поэтому он решил перетерпеть ту ревность, которую вызывали мысли о Томе и Дэвиде, решил, что лучше пусть будет немного больно ему, чем страдать будут все.
- И потом его я не боюсь, - Билл подобрался к Дио, убрал алую прядь с его лба и скользнул взглядом по распахнувшейся на его груди рубашке. Эта с виду довольно странная одежда была ему ниже колен и совершенно не имела рукавов. Билла искренне поражала эта способность Дио носить на первый взгляд совершенно женские вещи, но не выглядеть в них глупо. – Я же не могу бояться самого себя, - добавил он, чтобы разрушить затянувшуюся паузу.

Не смотреть на Дио он не мог. Четкая линия татуировки, уходившая под белую ткань, завораживала и намертво приковывала к себе взгляд. Он всегда жалел, что Том отказывается от татуировок; не раз пытался его переубедить, безуспешно натыкаясь на насмешливое и почти издевательское «нет уж, разрисовывайся сам, сколько хочешь». 
Наощупь чешуйчатое тело змеи, переплетавшееся с пугающим шипами стеблем розы, оказалось теплым. Пуговицы легко выскальзывали из атласных петель, открывая рисунок все больше.  Билл проследил глазами странный орнамент, который оплетал левый сосок и, спускаясь по груди ниже, сворачивал в бок, явно продолжаясь на спине. Восхищенно касаясь узора уже не только кончиками пальцев, но и губами, он чувствовал учащающееся дыхание Дио. Один короткий взгляд в глаза. В них – краткое «да».
Дио приподнялся и позволил рубашке соскользнуть с плеч. Та же неторопливая ласка по спине, и он прикрыл глаза. Было невыносимо сладко чувствовать, как губы целуют на спине полураспустившийся бутон розы, оплетенный змеиным телом.

- Так красиво, - прошептал Билл, очерчивая ногтями понравившийся ему рисунок и целуя шею Дио, - но почему у этой змеи нет головы?
- Мне всегда нравилась мудрость этих созданий, - Дио судорожно выдохнул, теряясь в ласках, которые становились все смелее. – Но не способность убивать.

Так искусно и мягко Дио еще никто не соблазнял. Убедительные прикосновения рук, обжигающие нежностью поцелуи, неспешно, почти бережно проникающая в его тело твердая плоть. Хотелось  кричать от переполнявшей сладости, и в то же время молчать, чтобы слышать его стоны… Совершенное единение тел, доводящее до кипения кровь и затмевающее разум. Только Дио было нестерпимо хорошо еще и от мысли, что теперь он знает Тома полностью. Только так это было возможно, только соединяясь с тем, кто ему дороже и ближе всего.