8. Несовершенен.
Flёur – Формалин
Я чувствую боль, прежде чем понимаю, что очнулся. Она пронзает моё тело на какую-то долю секунду, а потом отступает, я и облегчённо вздыхаю. Голова кружится, и меня тошнит от едкого запаха лекарств, въедающегося мне в голову. Кажется, что из меня вытащили все внутренности и кости, оставив лишь кожу, а потом засунули обратно в неправильном порядке, и мне теперь даже страшно пошевелиться. Я думаю о том, что умер. Я думаю о том, что было, перед тем как я отключился. Я думаю о ботинке Эрика, который летел мне в лицо, о его мгновенном испуге, когда я потерял контроль над собой, о его ударах. Я думаю о том, что проиграл.
Медленно приоткрываю веки, щурясь от белизны, и коротко выдыхаю. Я лежу на койке в медпункте, по крайне мере, я так думаю. Тишина давит на меня, уничтожая, всё пульсирует и на мгновение исчезает, снова возвращаясь. Я поднимаюсь на локте, а потом кое-как сажусь, отстраняя в сторону одеяло. Я в обычной одежде, только кроссовок нет. Они даже не стали меня раздевать, наверное, со мной всё в порядке.
Свешиваю ноги с кровати и скольжу глазами по полу – взгляд натыкается на ботинки, и я нагибаюсь, чтобы взять их, но бок пронзает тупая боль, и я тут же замираю, морщась и хватаясь рукой за живот. Помедлив, поднимаю жилетку и вздрагиваю, потому что вижу на своем теле гигантские синяки. Где рёбра, бока, живот. Они такие большие, что кажется, будто это один сплошной синяк, налитый зелёным, коричневым, синеватым цветом.
Опускаю одежду и вздыхаю. Ненавижу его. Ненавижу Эрика.
Встаю и засовываю ноги в ботинки, кое-как натягивая их полностью, боль всё-таки касается меня, как бы я не старался. Прикрываю глаза, мгновение медля, а потом приоткрываю веки, замечая зеркало с раковиной. Я боюсь идти к нему, но ничего не могу поделать со своим телом. Оно не слушается, оно предаёт меня с каждым шагом, и вскоре я оказываюсь у раковины, хватаясь за неё руками. Медленно поднимаю взгляд и замираю. Растрёпанные волосы, разбитая губа и бровь, синяк на шее, на скуле. Ну, хоть нос целый, наверное, Эрик по нему не попал. И… Кажется, у меня сломан зуб.
Я стою так ещё какое-то время, а потом разворачиваюсь, чувствуя себя жалким ничтожеством, и осматриваюсь. Иду к двери и дёргаю за ручку, но она не поддаётся. Заперто? Меня заперли?
Я вздыхаю и ещё раз обвожу взглядом помещение. Кровать, какие-то шкафчики, раковина с зеркалом, пара тумбочек. Наверное, это обычная палата, но зачем, чёрт возьми, меня заперли?!
Плетусь к шкафчикам, чтобы посмотреть, что там в них, и краем глаза замечаю зеркало, которое тут же заставляет меня остановиться. Мои волосы… Я всё ещё чувствую, как его пальцы сжимают их.
«Волосы – главный недостаток в поединке», - эхом отскакивает голос Эрика в моём сознании.
Он прав. С ними я всегда рискую проиграть, стоит только схватиться за них и… Мне конец. Я мрачнею, меня накрывает глухой ужас, дрожь проходит по телу, и я только сейчас окончательно понимаю, что проиграл. Проиграл на глазах у всех, на глазах у друзей, на глазах у Брайана и Тома. Проиграл Эрику.
Я тихо шикаю, отводя взгляд, и сжимаю кулаки. Хочется разбить это грёбаное зеркало, чтобы больше никогда не видеть себя. Отступаю к шкафу, думая, что было бы здорово, если бы я никогда не просыпался больше.
В шкафу какие-то банки и пузырьки, а на нижней полке… Армейский нож. И карточка.
«На случай незаконного вторжения в логово. Для пациента».
На случай незаконного проникновения в логово? Какого чёрта? Такое ощущение, что у нас военное положение. Я уже собираюсь отойти от шкафа, но меня вдруг накрывает жуткая волна понимания, и мне кажется, что я теряю разум. Я не соображаю, когда распахиваю дверцу шкафа и хватаю нож, сжимая рукоятку пальцами, не помню, как оказываюсь у зеркала и хватаю прядь своих волос, решительно начиная проводить по ней острым лезвием. Отрезать, избавиться, добиться совершенства. Он больше не посмеет дотронуться до них, когда мы встретимся в следующий раз лицом к лицу.
Я кромсаю волосы, не замечая, как они опадают в раковину, выскальзывая между моих пальцев, отрезаю их до такой степени, что от них почти ничего не остаётся. Короткий чёрный ёжик из мягких волос, по которому я провожу рукой, когда нож выскальзывает из моих рук в раковину и со звоном падает туда, теперь покрывает мою голову. Я пытаюсь ухватиться за них, словно бы это не моя рука, а Эрика, но волосы выскальзывают между моих пальцев и не позволяют мне этого сделать.
Я облегчённо вздыхаю, не понимая, как смог решиться на такое, и отстраняюсь. Ноги подкашиваются, и я падаю на пол, хватаясь за край раковины, но это не спасает. Хватит строить из бедную овечку, потерявшую память, Билл. Хватит, прекрати, ты не справишься, если не станешь сильнее, ты навсегда останешься крысой.
Я прикрываю глаза и шумно вздыхаю, а потом поднимаюсь на ноги и иду к кровати, ложась обратно. Если меня здесь заперли, то должны скоро прийти и выпустить. Мне нужно добраться до дневника и спрятать его где-нибудь, пока Эрик не решил порыться в моих вещах. Мне нужно вернуться в тренировочный зал и потренироваться. Мне нужно стать сильнее, чтобы… отомстить. Пусть даже не надеется, что я буду трястись от страха. Я заставлю его умолять меня остановиться, я заставлю его бояться. Я…
Дверь приоткрывается, и я вздрагиваю, вырываясь из своих мыслей.
- Очнулся? – Том прикрывает за собой дверь, а потом замирает, видя, в каком я состоянии. Его взгляд бросается к раковине, оценивает ситуацию и возвращается обратно ко мне. – Ты зачем отрезал волосы?
Он хмурится, направляясь ко мне.
Я открываю рот, совершенно не зная, что ответить. Не говорить же, что из-за Эрика.
- Я… Был несовершенен.
Том вскидывает бровь.
- Несовершенен? – удивлённо переспрашивает он, а потом прикрывает глаза и усмехается. – Ты это из-за Эрика?
Я краснею, отворачивая голову. Вот тебе и скрыл настоящие мотивы…
Куратор какое-то время стоит, разглядывая меня, а потом проводит рукой по моим волосам, взъерошивая. Я фыркаю.
- Хочешь, я расскажу тебе историю одного омеги? – он садится на край кровати и смотрит в потолок, облокачиваясь руками позади себя. Я не отвечаю, и альфа, наверное, решает это за знак согласия, и продолжает. – Жил был раньше омега, который был гордый и неприступный. Ты, наверное, догадываешься, в какой группе он рос, - усмехается. - Среди пернатых. Так вот, жил он, строил из себя самого крутого, умного, идеального. И тут фортуна обернулась против него. Он попал к Псам. В самую жестокую группу из всех семи, что существуют. Он и здесь начал строить из себя чёрт знает кого, думал, что лучше тех, кто родился здесь. Конечно, это никому не нравилось, как так, какая-то птица думает, что она лучше пса. Небылицы! – Том замолкает и улыбается себе под нос, а я внимательно слушаю, не в силах прервать. – И вот начались у него проблемы в самый первый день. Тренировки проходили жёстко, ведь это был самый элитный отряд, пощады не было никому. И начал понимать омега, что ничерта он не лучше, такой же отстой, как и все, кто слишком загордился собой. Он часто дрался, его всегда избивали, он постоянно проигрывал. Он был одним из худших, - его улыбка немного потухает. – Но однажды кое-кто вправил ему мозги, и омежка понял, что зря ставит клин на себе. Он стал тренироваться, как безумный, не вылезал из корпусов для тренировок, становился всё сильнее и сильнее. И показал всем, кто его избивал, что ничем не хуже других. И вот теперь он супер крут и просто невероятен. И ни капли от его гордости больше не осталось, по крайней мере, на поверхности его души.
Том замолкает и поворачивает ко мне голову, а я закатываю глаза.
- Это ты сейчас придумал, чтобы я нос не вешал из-за того, что этот ублюдок меня избил, - безразлично говорю я. – Этого омеги не существует.
Я скрещиваю руки на груди, прожигая куратора глазами. Тот усмехается.
- Ты не прав. Я говорю о реальном человеке, - он садится ровно.
Я вскидываю бровь.
- И кто же это? – всё ещё не веря спрашиваю я.
Том расплывается в ехидной улыбке.
- Это Семь. Я говорю о моём брате, Билл. Только ему не проболтайся, что я рассказал об этом, он ненавидит это вспоминать, - парень поднимается на ноги и смотрит на меня, а я ошарашенно смотрю на него в ответ.
Так, значит, это история Семь? Он был гордым омегой, над которым все издевались. И кем он стал сейчас! Я не верю. И не смог бы поверить, расскажи мне это кто-то другой, но это не кто-то другой. Это Том. Не станет же он врать о собственном брате? Невероятно!
- Что? Удивлён? – улыбается парень. – А теперь, если ты не собираешься растекаться по палате в куче депрессии, то поднимай свою задницу и тащи в столовку. Скоро буду учить вас стрелять из пистолетов, может, в этом ты преуспеешь.
- Эй, - возмущаюсь я, обиженно вставая. – А что было, после того, как я отрубился?
Том идёт к выходу, а я плетусь за ним. Он не отвечает какое-то время, и я уже думаю, что он не слышал моего вопроса или вообще не хочет больше со мной разговаривать, но тот всё же отвечает.
- Мы остановили Эрика прежде, чем он успел нанести тебе ещё травм. Брайан решил, что это трусость, добивать того, кто уже не может драться, но всё же оставил его победителем. Твои друзья потом долго возникали, особенно Итан, а тебя доставили в медпункт, где тебе оказали первую помощь. У тебя было сотрясение, сломано два ребра и нос, это удалось исправить, прежде чем ты очнулся, но с остальным тебе придётся пока походить, - он немного оборачивается, словно желая узнать мою реакцию, но я иду молча, опустив голову. – Ты пролежал тут пять часов. Я пришёл позвать тебя в столовую, потому что все уже там.
Значит, у меня всё-таки были серьёзные травмы, однако, хорошее же у них, должно быть, оборудование, раз они смогли излечить их за столь короткое время. Поразительно…
Том больше ничего не говорит, и я просто следую за ним. Мы выходим из медпункта и идём в сторону Загона, чтобы свернуть в другой поворот и прийти в столовую. Когда мы пересекаем эту территорию, я продолжаю следовать за куратором, беру поднос и наполняю его тостами и соком. Мы идём к нашему столику, за которым уже все сидят, кроме Брайана и Кори, я замечаю на себе обеспокоенные взгляды Итана и Скотта. Я улыбаюсь, растягивая улыбку, не хочу, чтобы все думали, что я сломался. Семь следит за мной оценивающим взглядом, а потом довольно хмыкает себе под нос и продолжает есть. Мне кажется, что он вспомнил себя, если, конечно, история Тома правда.
- Билл, - Итан облегчённо вздыхает, замечая мою улыбку. – Что ты сделал со своими волосами?
Я сажусь рядом с ним и ставлю на стол поднос.
- Отрезал.
- Но… Зачем? Тебе так шло, - рыжий кривится и с презрением смотрит на Эрика.
- С ними много хлопот, - отмахиваюсь я. - Вы представляете, они вылечили меня почти полностью за каких-то пять часов, - восторженно говорю я, замечая на себе недовольный взгляд Эрика. Это придаёт мне сил. – Так что я могу снова пойти на тренировку.
- Ты уверен, что в порядке? – Скотт смотрит на меня. – Ты выглядел… скажем… ужасно, когда тебя уносили.
- Я же говорю, - дёргаю плечом. - Всё хорошо. Сколько у нас ещё времени? – спрашиваю я, откусывая тост.
Они переглядываются, и, наверное, решив, что со мной и правда всё в порядке, отстают с вопросами.
- Полчаса после завтрака, - Том отвечает за них.
- Отлично, - я делаю глоток кофе, думая, что успею просмотреть дневник, вдруг там появились новые записи.
Эрик подозрительно молчит, и меня это немного напрягает. Нужно быть аккуратнее с ним и не оставаться наедине, а то мало ли что. Мы все сидим молча, смотря в свои тарелки, какое-то напряжение повисает в воздухе, и я больше не могу это терпеть. Я сам сейчас взорвусь, и все усилия медиков пропадут даром.
Я быстро доедаю тост и встаю. Том бросает на меня подозрительный взгляд, а потом безразлично обращается ко всем:
- Приду в вашу комнату через полчаса, чтобы все были там.
Я не отвечаю и ухожу, относя поднос. Улыбаться уже не хочется. Надоело притворяться, я хочу уже вернуться в комнату и разобраться с дневником, чтобы, наконец, вспомнить, кто я и на что могу рассчитывать. Мне теперь кажется, что мой мир перевернули, пока меня лечили. Я как-то странно начинаю смотреть на вещи, как-то странно реагировать. Не понимаю. Что изменилось? Что изменилось внутри меня? Неужели, со своими волосами я лишился и ещё чего-то важного?
Я выхожу из столовой и иду в сторону нашей комнаты, не замечая никого на своём пути, даже не помню, как дохожу до нужного места и опускаюсь в пустом помещении на свою кровать. Надеясь, что дневник не брали, я лезу под подушку и облегчённо вздыхаю. Он там. Ложусь на подушку, открывая его. Первая запись всё ещё там – я перелистываю страницу, затем ещё одну и замираю.
«Молодец! Первый вопрос был не таким уж и сложным, да и не очень важным, но я всё же решил, что ты должен это знать».
Я переворачиваю страницу и вижу ещё одну запись:
«Я не думал, что Рассел окажется таким ублюдком. Нужно держаться от него подальше, не знаю, что он ещё сможет выкинуть. Жаль, что я не смог вычислить его с самого начала, теперь этот шрам под лопаткой останется на всю жизнь. Хорошо, что нож не задел лёгкое, пришлось бы обращаться к врачу, начались бы расспросы. А мне не нужны лишние проблемы, весь мой план итак катится к чертям. До чистки осталась неделя, а я ничего не успеваю. Надо убрать Рассела до того, как он доберётся до меня. Всё поставлено на кон. Я не могу рисковать».
Я полистал другие страницы, но ничего не нашёл. Первый вопрос исчез, но второй всё ещё находился на том же месте. Значит, на второй вопрос я ещё не ответил.
И что значит этот отрывок? Кто такой Рассел? Наверное, это тот, кто охотится за информацией, значит, он из Крыс. Предатель, который пытался меня убить. У меня должен быть шрам под лопаткой!
Я вскакиваю и стягиваю с себя жилетку, а потом хватаю коммуникатор, пытаясь посмотреть в него, как в зеркало. Шея выворачивается до невозможного, но я могу различить смутное очертание шрама. Дневник не врёт, запись подлинная.
Я падаю обратно на кровать и закрываю лицо в ладонях, сильно надавливая на глаза. Что же это значит? Почему меня пытались убить? Какой информацией я обладаю? И почему, мать его, я всё ещё не ответил на второй вопрос? Ведь Скотт сказал, что больше ничего не знает! Нужно спросить Тома или Семь. Я должен узнать правду.
