This is my dream
Believe in yourself and all your dreams come true
You want it
This is my dream
(с)

Сойти с ума. Так просто. Легко. И совсем не больно. Холод. Больше не чувствую. Боль. Превратилась в нечто родное. Жизнь. Вновь потерял веру. Счастье. Мнимое. Вновь разучился улыбаться. Пропасть. Вниз и больше не подняться. Свет. Навсегда исчез. Любить. Сквозь боль и потерю невозможно...
Это и был конец, герр.

Я уехал. Уехал, стараясь убежать от самого себя, от Рея, от воспоминаний. Уже полгода я живу в России. Здесь так красиво. Снег падает большими хлопьями на белую кожу, даруя ощущение невыносимого холода. Ветер уносит боль и обреченные мысли прочь, принося крохотную частицу спокойствия. Ненадолго. До тех пор, пока не согреюсь. Теперь алкоголь – единственный способ отвлечься, забыться, уйти. На время. Чтобы потом вернуться в жестокую реальность.
Пусть. Я давно уже сломался. Просто раньше…раньше рядом был Том…
А все-таки он смог, герр. Он смог уйти, смог. Я все еще верю, что он счастлив. Это – единственное, что имеет смысл. Он заслужил лучшего. Из нас двоих хоть кто-то должен быть счастлив. И нет сомнений, что это Том. Если бы я мог вернуть все назад…
В своих воспоминаниях я часто возвращаюсь на пару лет назад и в собственной жизни нахожу ошибки, которые никогда уже не исправить. И все четче я понимаю, что тогда, в одиннадцать лет единственным правильным выходом было всего одно движение, которое я так и не смог сделать. Вдоль по венам. Острым лезвием. Спастись. Спасти. Но, увы, тогда я еще мог чувствовать страх.
Есть ли у меня смысл жить дальше, герр? Нет? Я тоже так считаю…
Всю жизнь я причинял боль тем, кого ценил и любил. Я сломал Тома…был жалкой шлюхой, которую не имел только ленивый. Извивался и громко стонал под потными мужиками, насиловал – именно насиловал – брата, трахался с Реем на глазах у Тома, напивался в хлам и заставлял брата причинять мне боль, злился на его попытки бороться и жестоко избивал, а придя в себя, обрабатывал раны и стирал кровь и слезы с нежного лица, осознавая весь кошмар реальности. Все это я – Билл Каулитц, который принадлежал всем и каждому, а хотел принадлежать только одному человеку. Моему Тому…
Моему. Моему. Не отдам…я никогда не отпущу его…

Связанные вместе, и теперь
Пришло время покончить с этим.
Связанные сейчас –
Связанные навеки.
(с)

POV Йохан Хебель

И одинокая слеза вниз, оставляя почему-то черную дорожку на щеке, а может быть мне  просто показалось…
Защипало в глазах, мгновенно образовался ком в горле. Почему-то стало тяжело дышать, и медленные движения юноши ускользали из моего внимания. Перед глазами плыло, а когда способность видеть вернулась, тихий ужас объял меня, заставляя каждую клеточку кожи сжиматься от разъедающего страха.
Острое лезвие ножа легко касалось тонкой кожи в том месте, где было написано Freiheit.
Бледные губы, будто в бреду, шептали одни и те же слова: «я принадлежу Тому», «я принадлежу Тому», и словно эхом: «Тому, Тому, Тому».
Глаза перестали выражать боль. Теперь я видел там пустоту, отсутствие эмоций и мыслей, бездну.
Острое лезвие впилось в кожу и в то же мгновение окрасилось в красный. Рука нажимала на рукоятку ножа, слезы текли по лицу, зубы сжимались от боли, а в глазах все еще царила пустота. Решительное, неровное движение – длинная кровавая полоса по коже. Пару секунд и еще один порез, образующий букву «Т». Слезы, капая на руку, смешивались с кровью, образуя розовые подтеки, как слезы… Кровавые слезы отчаяния.
Мгновение – и рука уверенно вырезает на мягкой коже такое родное слово «Тоm». Слово, которое с рождения сопровождало их обоих. Которое всегда будет жить в Билле. С которым невозможно будет расстаться. Никогда. Теперь вместо Freiheit – имя брата. Теперь вместо свободы – вечный плен собственных ошибок. И кровь, медленно стекающая по руке, закрепляет простую истину красными дорожками боли.
«Я всегда принадлежал только Тому, герр»
Слова, причиняющие страдания, навсегда остались в моей памяти. В глазах – надежда. Вера в возможную ложь. Не надо, Билл…не надо. Тоскливый, полный боли и кричащего отчаяния взгляд на кровавую надпись на руке. Губы, беззвучно произносящие родное имя.
Слеза, сорвавшаяся вниз и окрасившаяся в красный. Решительность, и через пару мгновений выход в его руках. Собственная жизнь больше не обретет ценность, а смерть теряет смысл раз и навсегда.
Медленно, не торопясь, парень затянул жгут на левом предплечье. В правой руке откуда-то появилась тонкая игла, часто становящаяся гранью между жизнью и смертью.
Тихий голос доносил до разума пустые, лишенные эмоций слова: «четыре грамма, герр», будто убеждая, что шанса у него не будет. (прим. автора – 4 г. – смертельная доза)
И грустная улыбка – настоящая, потому что с болью. Мои бессмысленные просьбы остановиться – уже сквозь собственные слезы. Тонкая игла пронзает вену. Одно движение, пару секунд – и все уже кончено. Он сделал это. Еще пару минут он будет жить. А потом для него все закончится…
- Герр… 
Голос слабеет
– Он ведь простит меня?
Слезы
– Простит?
кровь.
– Мы хотели умереть вместе…
Родное имя на руке
- Почему все так, герр?
Боль.
- Скажите, что он простит…пожалуйста…
Больше нет разума.
- Я хочу его увидеть…я ведь увижу его, герр? Я смогу снова улыбаться? Я больше не буду чувствовать боль?
Настоящие чувства. Желания искренны. Вот он – смысл. И он понимает.
- Скажите, что все будет хорошо, герр…умоляю…скажите…он простит…ведь он простит…?
Темнота. Пленка оборвалась. Через секунды должна была оборваться жизнь Билла. 
Я сидел в ступоре, пытаясь справиться с множеством мыслей в моей голове. Всего десять утра. Жизнь продолжается. Но я потерял связь с реальностью. Сейчас я был там – с Биллом. Далеко отсюда. Боль, и слезы по щекам. Я так давно не плакал. Его голос в моей памяти. Яркий запоминающийся образ. Незабываемый аромат его парфюма, искрящиеся глаза и сводящая с ума улыбка. Его нежные руки и карие глаза, с любовью и нежностью смотрящие на брата. Таким помнил я его в нашу первую встречу. Таким я запомнил его навсегда.
Билл. Кумир миллионов, яркая и не угасающая звезда. Звезда для одного. Для того, ради кого он столько искал смысл собственной жизни. Ради того, без кого нет смысла даже надеяться. Ради того, кому он отдавал свою жизнь без страха. Ради кого учился показывать боль.
Я не нашел даты записи кассеты и не знал сколько уже не было в живых этого человека. Но я знал, что навсегда запомню этот день. Знал, что не забуду. Я знал, что уничтожу эту кассету и знал, что останусь единственным свидетелем той боли, что она несет в себе. Я знал, что обязательно найду могилу Билла и непременно приду поклониться этому парню. Я верил, что все будет хорошо, а робкие слова, полные детской уверенности: «он простит» еще долго звучали в моем сердце…

***

За окном уже ночь. Шел дождь.
В шуме воды я слышал: «Он ведь простит меня?»
И ветер доносил до меня простую истину:
«А разве может быть иначе?»

The End