Форум посвященный Tokio Hotel...

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Форум посвященный Tokio Hotel... » General » Отражающий души (AU, adventure, mystique, romance, crоssover, maxi, R)


Отражающий души (AU, adventure, mystique, romance, crоssover, maxi, R)

Сообщений 41 страница 50 из 50

41

Глава 5.

Новые возможности. Том.

Tom’s POV

- Помоги мне…

Этот еле слышный стон был первым, что я услышал, когда проснулся. Я перекатился ближе к тебе, обнаружив, что ты лежишь у самого края кровати, свернувшись в комок и спрятав лицо в ладонях. Наши сны постепенно пробираются в реальность, а что, если… Все, хватит. Осторожно развернув тебя к себе, я попросил убрать руки. Ты помедлил несколько секунд, часто дыша, словно до сих пор чувствовал боль. Нет, не может же быть...

- Помоги мне снять все это, – ты резко убрал ладони от лица, не дав мне испугаться еще больше – все колечки пирсинга были на месте. Ни крови, ни каких-либо видимых повреждений – ничего, что напоминало бы об очередном просмотренном нами кошмаре.
- Вот это ты меня напугал! – с облегчением выдохнул я и осторожно коснулся твоей проколотой брови.
- А ты думал, что увидишь море крови и рваные раны? – довольно ехидно усмехнулся ты и снова отвернулся.

Я просто кивнул, списывая твое поведение на последствие шока. Пусть это и был всего лишь сон, но боль была очень реальной и сильной, особенно для тебя. Я тоже с трудом держал себя в руках, когда мне довелось стать главной жертвой в своем собственном бреду. Меня тогда только твое терпение и ненавязчивый физический контакт успокаивали. Я осторожно погладил тебя по волосам, едва касаясь, провел по спине. Ты почти сразу отозвался:

- Том, - ты вздохнул, как если бы говорить было очень сложно, но - необходимо, - не обижайся только, я просто… - ты сел, снова разворачиваясь ко мне лицом и пытаясь подобрать слова, чтобы описать то, что чувствуешь.
- Я знаю, - я обхватил тебя рукой за шею и притянул к себе так, что наши лбы соприкоснулись. – Я все понимаю.
- Правда, помоги мне снять, - твоя правая рука нервно дернулась, и когда я немного отстранился, невольно потянулась к лицу.
- Хорошо, если тебе так спокойнее будет, - я придвинулся ближе и принялся откручивать крошечные шарики, закреплявшие неполные кольца пирсинга. Ты зачем-то постоянно тянулся мне помочь, но потом понял, что только мешаешь, и, взявшись за мои запястья, старался сидеть неподвижно.

Всего несколько минут, и на моей ладони лежали все кусочки металла, совсем недавно украшавшие твое тело. Так странно было видеть тебя без них. Как будто мы вернулись в кажущееся невыразимо далеким детство, и в то же время… В то же время, в нашем маленьком городке, где каждый норовил сказать нам о том, что мы там чужие, тебе такому не было места. Слишком много страха в глазах. Если бы ты также боялся тогда, нам не удалось бы выжить. И тут до меня дошла довольно неприятная мысль:

- Билл! У нас же выступление завтра, как же ты…
- Вот завтра и одену, - ты провел ладонями по свободному от пирсинга лицу, - если смогу, конечно.
- Сможешь. Должен.

Ты благодарно посмотрел на меня. Прикоснулся к по-прежнему пронзавшему мою нижнюю губу пирсингу и поцеловал в уголок рта.

- А если не сможешь, то я тоже свой сниму, - пообещал я.

***

Как оказалось, проспали мы почти до полудня. И потому, наскоро позавтракав и мысленно поблагодарив наших друзей за то, что они вчера закинули нам кое-каких продуктов, мы стали готовиться к завтрашнему дню. Ты, вопреки привычке, начал не со звонка Натали, нашему визажисту, а с раздумий о том, что мы будем играть. Зачем-то сидел возле музыкального центра и рассматривал обложки дисков. Что ты там в них видел, оставалось для меня полной загадкой. Возможно, созерцание разноцветных картинок позволяло тебе более продуктивно думать. Или ты просто не мог сосредоточиться и потому, пытался себя хоть чем-то занять. Я ощущал только одно – исходящее от тебя почти видимым облаком беспокойство. Успокаивать тебя перед выходом на сцену – дело гиблое, это я выучил уже давно: можно и получить, и на оскорбления нарваться, а что еще хуже – просто обидеть тебя так, что ты несколько дней потом будешь дуться. И потому я сидел и вместе с тобой рассматривал плоды фантазии дизайнеров обложек. Точнее ты смотрел на саму обложку, а я, сидящий метрах в трех-четырех от тебя, довольствовался только тем, что красовалось на задней стороне диска. Читал от скуки списки песен и благодарности, которые музыканты, как люди очень широкой души, выражали всем, чуть ли не до последнего уборщика, присутствовавшего в студии на записи…. Я читал… Черт!

- «И особенно мы хотели бы поблагодарить нашего замечательного продюсера, который сумел прочувствовать все тонкости нашей музыки и создать подобающую ей атмосферу в нелегком процессе воплощения в жизнь нашей творческой мечты», - прочел я вслух благодарственную надпись на очередном диске.

Ты испуганно вскинул на меня глаза. Непонимание и страх светились в них так ярко, что я поспешил пояснить:

- Так написано на диске, который ты сейчас в руках держишь. В самом низу, очень мелким шрифтом, - теперь страшно стало уже и мне. При последнем обследовании у окулиста я не мог даже в середине плаката буквы рассмотреть…
- Но как ты…
- Я не знаю, - резко, словно защищаясь, ответил я. – Я не знаю, Билл. Но это же невозможно прочесть, кроме как с расстояния в несколько сантиметров…
- А вот здесь видишь? – ты взял другой диск. Буквы там, собственно, были не намного мельче, но такие же, невозможные для различения невооруженным глазом.
- Да.

Я зачитал очередные благодарности и даже название и контактный телефон какого-то рекламного агентства сумел рассмотреть. Повисшая тишина и твое беспокойно-восторженное лицо. Еще пара секунд молчания. И ты бросился ко мне, разбрасывая в стороны пластмассовые коробочки дисков, которыми за это время успел основательно обложиться. Почти опрокинул меня на пол, прижался виском к виску и быстро заговорил:

- Том, оно помогает! Ты не просто видишь далеко, но еще и читаешь. Вслух и совсем не запинаясь! Том! Оно работает! Мы не просто так смотрим эти придурковатые сны, они каким-то образом лечат нас!

Держась за мои плечи, ты смотрел на меня с такой радостью, какой я уже давно у тебя не видел. Да и сам не чувствовал. Но… Мне и сейчас было не особенно хорошо, потому что губы у тебя едва заметно дрожали. Ты сдерживал себя, но все равно не смог промолчать:

- Только я едва могу рассмотреть буквы даже вблизи. Хорошо, что завтра в клубе, а не на большой сцене выступать. До микрофона, ты меня как-нибудь доведешь.
- Билл…
- Не успокаивай только. Знаешь же, хуже будет, - предупредил ты и отвернулся, вжавшись щекой в свое плечо.
- Билл, ты никогда не был первым. Ты всегда мне это прощал. Наверное, и сейчас…
- Не важно, - прервал ты мои неудачно скрытые утешения. – Не важно. Главное, чтобы хотя бы тебе помогло.

***

Подключение к интернету пожелало установиться только после моей продолжительной беседы со службой технической поддержки. Терпеть не могу наигранно вежливые голоса операторов, дежурящих на телефоне, особенно, когда они обещают выслать ремонтную бригаду и восстановить соединение не позднее завтрашнего дня. Но в этот раз все прошло намного удачнее – кабель не был поврежден, и счет оказался вовремя оплаченным, только системный администратор почему-то забыл активировать наше подключение. Так что уже примерно через полчаса моих сражений с сотовым и ноутбуком, мы с тобой сидели у монитора и болтали с Густавом и Георгом. За время нашего лечения в клиниках и сидения дома от того, что на улицу выходить проблематично из-за ухудшающегося зрения или очередной депрессии, такая подготовка к концертам стала привычной. Хвала тем, кто придумал он-лайн конференции!

Георг и я, вооружившись акустическими гитарами, развлекали тебя и Густава неприличными предложениями нашего завтрашнего репертуара, начиная от, наверное, навсегда завязших на зубах хитов Бритни Спирс и заканчивая самыми увесистыми композициями Лед Зеппелин. Нам было весело и беззаботно. Казалось, что все неприятности позади и никогда уже больше нас не коснутся.

- Вот бы нам еще что-нибудь новое записать и – на гастроли, - мечтательно вздохнул ты.
- Да-а, классно было бы, - подхватил Густав. – Кстати, как вы там? А то я Гео рассказал вкратце, что вчера было, так он по телефону полчаса страдал о том, что работу придется искать.
- Да ладно тебе, это ж я так, пошутил… - толкнул Георг его в бок, хотя по лицу, которое он тщательно прятал в длинных, как всегда безупречно ровными прядями стекающих по плечам, волосах, было видно, что забеспокоился вчера он всерьез.
- Сложно сказать… Том вот видеть лучше стал, - сказал Билл и обнял меня. – Мне кажется, что эта странная штука, чем бы она там на самом деле ни являлась, все же помогает.
- Хорошо бы, - как-то слишком мрачно проговорил Густав. – А то Анди сказал, что с анализом этого вашего шарика замучился.
- А что там такого?
- Не знаю, он ничего пока конкретно не говорит, только все с какими-то формулами носится.
- А что за формулы?
- Ну… - Густав стянул очки. Его привычный жест, когда он сильно нервничает. – Я понял только одно, что внутри там – какая-то жидкость. Вот, видимо, ее состав он с коллегами и пытается расшифровать. Но он завтра в клубе обязательно будет, после выступления сами с ним поговорите.
- Так Андреас, что, в лабораторию вернулся?! – удивленно воскликнул ты. Наш друг, получивший специальность биолога, начинал работать у какого-то довольно известного ученого… Черта с два, я помню его фамилию. Но чтобы он вернулся обратно после своей практически удавшейся карьеры модели…
- Да, Анди опять со своими пробирками и в белом халатике, - хохотнул Георг и тут же получил увесистый шлепок по спине от Густава. – Ладно-ладно, молчу. Взялся за ум, и хорошо.
- Надо же… - почти одновременно произнесли мы с тобой.
- Ладно, парни, это все – завтра. Мне другое сейчас не нравится, - снова взял слово Георг. – Наше завтрашнее выступление не Дейв организовывал, а снова Бенджи.
- Блин… - вырвалось у меня. – Вот только этого и не хватало.

У нас была куча разногласий с человеком, который одно время занимался нашими концертами. Бенджамин Эбель. Громкое имя и ничтожная личность, за ним скрывающаяся. Билл пару раз сгоряча даже попортил ему физиономию. После чего Эбель трусливо побежал к начальству – жаловаться на «слишком буйного вокалиста», но вместо выговора тебе получил сам и был разжалован в менеджера, ответственного за прессу. Хотя и туда, как меня кажется, его допускать было рискованно.

- Будем надеяться, что подтанцовку в розовых перышках он нам больше не подкинет, - засмеялся ты. – А если серьезно, то девочек в перьях я перенесу, лишь бы микрофон работал нормально.
- Ну, за звук в «Жемчужине», слава Богу, не Эбель отвечает, - успокоил нас Густав.
- Черт, только не девчонки на заднем плане! Меня Эми убьет просто! – театрально закатил глаза Георг.
- Так вы что, тоже помирились? – спросил я. – Мне казалось, последний раз вы разругались совсем необратимо.
- Да нет. Она меня простила, - Георг опустил глаза и заправил за ухо особенно назойливо лезшую в глаза прядь волос. – И я думаю… Я думаю, что у нас это все серьезно, - он смущенно улыбнулся. Чем заставил нас с тобой понимающе переглянуться. По всей видимости, Георг будет первым, да и, скорее всего, последним из нас, кто официально зарегистрирует отношения со второй половиной своей души.

***

К вечеру, когда нам удалось закончить с приколами, удивлениями по поводу внезапного исчезновения Дэвида и даже провести короткую, но весьма плодотворную репетицию, ты все же традиционно позвонил Натали. Наше с тобой приподнятое настроение после общения с друзьями спасало меня от скуки и раздражения, которые обычно сопровождали такие твои телефонные беседы, когда я почти не мог уловить смысла в твоих словах, щедро насыщенных названиями косметических марок и прочими вещами из мира моды. И я расслабленно сидел в кресле и наблюдал, как рыжие лучи заходящего солнца путаются в твоей свисающей на глаза челке.

Так странно: счастье может заключаться в таких простых вещах – закрыться от мира в загородном доме, суметь рассмотреть на расстоянии мелкие буквы и видеть тебя вот таким, настолько естественным, что я с трудом могу вспомнить, когда видел тебя таким каждый день. Ни пирсинга, ни косметики, ни лака на ногтях. И ты смеешься, потому что Ната предлагает тебе все ногти выкрасить в зеленый цвет и, насколько я уловил из твоих реплик, наклеить ресницы того же цвета. Ты так смеешься, что мне хочется слушать этот смех вечно. Слышать, ощущать, как вибрирует от него твое тело, чувствовать вкус этой радости и делить ее с тобой, иногда соприкасаясь взглядами или ловя отрывистые поцелуи между твоими ответами Натали.

Ты вдруг замолчал и, накрыв пальцами губы, посмотрел на меня. Я пожал плечами – не понимаю, что ты хочешь этим сказать. А у меня на губах почему-то возник привкус гигиенической помады, которая сейчас блестит на твоих…

- Нат, в общем мы договорились, что без экспериментов на этот раз. Я позвоню еще завтра с утра, пока, - ты сбросил звонок. – Ты как это сделал?
- Что? – не совсем понял я твой вопрос.
- Я… Мне показалось… В общем, повтори то, что было буквально минуту назад.

Твои слова привели меня в некоторое замешательство. Что было минуту назад? Я смотрел на тебя и думал, что счастлив, хотел слушать, как ты смеешься, поцеловать тебя… И привкус крема и фруктов на мои губах. Я постарался, как мог, точнее воспроизвести свои ощущения этого момента. И ты снова испуганно закрыл губы рукой.

- Том… что это?
- Если бы я сам знал…

Я представил, как провожу пальцами по твоей щеке, спускаюсь ниже, на шею. Что чувствуешь ты, что чувствую я. Ты вжался спиной в бок дивана, возле которого сидел, как будто хотел еще дальше отодвинуться от меня.

- Мне страшно. Не надо, - ты уронил телефон, попытался встать, но я «удержал» тебя, упершись ладонями в твои плечи.
- Не бойся.

Мне тоже было не по себе. Но любопытство брало верх, и я уже «прижал» твои запястья к мягкой обивке дивана, и «коснулся» языком лишенного украшения соска. Ты вздрогнул, в глазах – страх мешался с желанием. Усилия, с которыми мой взгляд, теперь каким-то образом заменивший мне руки, держал твои запястья, были совсем незначительными. Я не пытался удержать тебя на месте, только просил: разреши. Ты почти не вырывался, только чуть-чуть сопротивлялся сдерживающей тебя силе, говорил: я боюсь. Но ты доверял мне, и уже спустя несколько прикосновений, тихо простонал:

- Пожалуйста, Том…

Адреналин, смешанный в с вожделением, - коктейль, который ты недолюбливал всегда и потому был против чего бы то ни было, хоть отдаленно напоминающего садо-мазо в постели. Но мне ты разрешаешь все. Даже вот так, совершенно непостижимым образом вместе с тобой наблюдать, как, будто бы, сами собой расстегиваются твои джинсы. Чувствовать невидимыми руками отсутствие под ними белья и начавшую твердеть плоть.

Ты сгреб пальцами освобожденных мной рук невысокий ворс ковра, когда я сжал тебя и стал медленно, но твердо скользить по стволу твоего члена невидимой ладонью.

- Нет! – вскрикнул ты, когда, полузакрыв глаза и, сосредоточившись на тактильных воспоминаниях тела, я проник пальцем в твой анус.
- Тише, расслабься, все хорошо, - совсем тихо произнес я и тут же понял, что мог действовать немного иначе.

Вцепившись левой рукой в подлокотник кресла, я расслабил правую и повторил пальцами движение, которым обычно касаюсь твоей простаты. Еще более громкий вскрик, и твои колени стали сдвигаться. Слишком сильно. Я попробовал более мягко, более плавно. И ты чуть подался перед, встречая мое «прикосновение».

Сто за стоном, золотящиеся в последних лучах бисеринки пота на твоем лице, широко раскрытые глаза, подернутые пеленой наслаждения. Ты изгибался под касаниями моего взгляда, как никогда еще от касаний рук. Ты звал меня, просил остановиться и просил продолжать. Ты соблазнял полуоткрытым влажным ртом, и я сдался, когда ты почти достиг пика. Бросился к тебе, захватывая поцелуем губы и чувствуя, как ты содрогаешься, прижавшись ко мне всем телом…

- Что… это… было… - не успев как следует отдышаться и не отпуская меня, выговорил ты.
- Еще одна способность, - ответил я за неимением лучшего объяснения, - так же, как мое новое зрение.

Ты чуть сильнее сжал меня руками, словно проверяя, я это все еще или кто-то другой… новый.

- Даже боюсь думать, что будет дальше…
- А ты не думай.
- Правильно, - сцепив руки у меня на шее, ты повис на них, вглядываясь в мое лицо, - хочу тебя. Только нормально, Том.

Исполняя наше обоюдное желание прямо на полу гостиной, я хотел забыть обо всем. Утонуть в ощущениях наших тел и больше не помнить ничего.

***

Ложка монотонно звякала о фарфор, пока ты размешивал сахар в чае. Слишком долго. Он давно уже растаял.

- Билл, перестань.

Ты вздрогнул, неловко дернул рукой, и кружка опрокинулась на бок, разливая дымящееся содержимое по столу.

- Черт… - резко вскочив со стула, чтобы горячий чай не пролился тебе на колени, ты покачнулся и медленно осел на пол. – Том… - ты посмотрел на меня каким-то отсутствующим взглядом. Зажмурил глаза и потер их руками. – Том, что ты чувствовал в саду, когда… когда потерял сознание?
- Почти не помню, - я помог тебе подняться, но стоять на ногах самостоятельно у тебя не получалось, и ты не отпускал мое плечо. – Как будто очень спать захотелось. Все так быстро было, я не успел и понять.
- Мне кажется, - ты снова покачнулся, и я обхватил тебя за талию, - кажется, со мной тоже самое.
- Просто спать хочешь, - отказался поверить я, - пойдем.

Мы не без труда поднялись на второй этаж и дошли до спальни. Я доказывал тебе, что ты зря беспокоишься, что я отключился сразу, а у тебя всего лишь слабость и сонливость. Но когда твои глаза закрылись и ты стал падать, немного не дойдя до кровати, доказывать стало некому. Если только ночи, наблюдавшей за нами в незашторенное окно.

А мне осталось только ждать. В каком-то смысле мне повезло больше, чем тебе. Я знал, что ты очнешься через два-три часа. По-крайней мере, мог на это надеяться. И верить. Мне просто необходимо было держаться за эту веру.

Отредактировано Karma (2012-03-16 16:33:58)

0

42

Глава 5,5.

Смерть не разлучит нас

Bill’s POV:

Огонь свечи нервно потрескивает, заставляет тяжелые капли снова и снова соскальзывать по гладкому восковому боку. Мама принесла ее сюда; у меня слишком сильно болят глаза от яркого света. Говорят, что это из-за слез и от того, что я долго не выходил из дома, а я не помню, чтобы плакал. Я вообще не помню ничего, что происходило за последнюю неделю. Ничего не чувствую, не понимаю. Вокруг какие-то люди, люди, люди… Их лица сливаются в одно бледное пятно, без определенных черт, особенностей, даже голоса звучат одинаково. Все потому, что никто из них не является тобой.

Прислушиваюсь к себе. Нет, не больно, не страшно. У меня просто нет ничего внутри, кроме огромной, наверное, со всю Вселенную величиной, пустоты. Я знаю этому причину. Знает ее и Дэвид, присевший напротив моего кресла на низкий кофейный столик.

- Дэйв, зачем ты снова пришел? – не узнаю своего голоса. Какой-то слишком тихий, вялый, я не умею так говорить; никогда не умел. Раньше.
- Билл… Я хочу снова повторить свое предложение. Ты не хочешь меня слушать, но посмотри на себя. Ты же не сможешь жить, смирившись с тем, что Том…

Я выставляю вперед руку, прося его замолчать. Не надо, не надо произносить этого вслух. Не могу, не хочу этого слышать. Но что хуже всего, - я в это верю. Это правда. Тебя больше нет.

- Дэвид, уходи. Я никогда не позволю сделать из Тома зомби.

Он устало вздыхает и снова смотрит на меня. Уже молча, не повторяя уговоров и не пытаясь доказать мне, что сделать из тебя полуживого человека будет гораздо лучше, чем оставить лежать под землей. Взгляд его светлых глаз сейчас необычайно тяжел. И я вжимаюсь в кресло, пытаясь спрятаться. Он знает. Он знает, что я скоро не выдержу и соглашусь.

***

- Я понимаю, что вы для себя уже все решили, но я должна ознакомить вас с последствиями анимирования зомби и дать вам несколько советов, - говорит миниатюрная брюнетка, сидящая за большим, просто огромным, по сравнению с ней, письменным столом. Я киваю, слушаю, как она начинает рассказывать о том, что зомби это не совсем люди, что они питаются сырым мясом, которое и позволяет сохранять им человеческий облик и даже вызывает регенерацию тканей, начавших отмирать за время, проведенное в могиле и так далее, и так далее... Мне это неинтересно. Ты не можешь быть не совсем человеком, и мне без разницы будет в твоей тарелке обычная еда или кусок сырого мяса. Гораздо интереснее рассматривать эту странную девушку, которую зовут Анита Блейк, но гораздо чаще - Истребительница вампиров, и при этом сплетничают про ее роман с одним из старейших вампиров города Сент-Луис...
- А он будет что-то помнить о своей смерти? - задаю я вопрос. Наверняка невпопад, но поймать нить ее речи мне уже не представляется возможным.
- Возможно, со временем к нему вернутся воспоминания о событиях, которые происходили до кончины. Но саму смерть – нет, - отвечает она и, сцепив в замок тонкие пальцы с аккуратными, но лишенными какого-либо намека на маникюр ногтями, говорит: - Если это все, что вас интересует, позвольте и мне задать вам вопрос. Вы сможете обеспечивать работоспособность амулета?

Я смотрю на сидящего в соседнем кресле Дэвида. У нас ведь сейчас спросили, сможем ли мы регулярно приносить кого-то в жертву, чтобы амулет продолжал действовать, а ты – жить. И отрубанием головы какой-нибудь курице тут не обойтись. Чтобы поддерживать жизнь в человеческом теле, нужно отнимать жизни у людей. Он кивает и отвечает за меня:

- Да. С этим проблем не будет.
- Хорошо, - по всей видимости, ответ Дэвида показался ей правдивым. А я вот еще ничего не знаю о том, где наш продюсер собрался брать людей для жертвоприношения. - И последнее: вам известно, что использование амулета гри-гри с целью поддержания псевдожизни в мертвом теле является преступлением?
- Да, - не вижу смысла изображать неведение, но Дэвид нервно стучит пальцами по подлокотнику кресла. Как прекрасно, что мягкая ткань обивки, подозрительно напоминающая бархат, поглощает все звуки.
- Замечательно. Тогда… - она раскрыла лежавшую перед ней папку и, вынув несколько листов, протянула их мне. – Ознакомьтесь и подпишите. Анимацию я назначаю на завтра, шесть тридцать вечера. Не опаздывайте, мне понадобится ваша кровь.

Три копии контракта в моих руках и официально деловой тон аниматора. Как будто мне предстоит подписать бумаги для проведения операции, которая спасет тебе жизнь. И я хочу думать, что все обстоит именно так.

***

Тяжелые темно-красные капли приземляются на белоснежную поверхность твоей тарелки каждый раз, когда ты откусываешь от зажатого в правой руке куска мяса. Нож и вилку ты игнорируешь, набросившись на мясо так, как будто не ел целую вечность. Неделя. Прошла всего неделя. Без одного дня, если быть точным. И я не могу даже думать, о том, что все это время ты пролежал в деревянном ящике под землей...

Мой кофе стал чуть теплым. Мерзко. Ты однако моего взгляда совсем не чувствуешь, продолжая увлеченно рвать зубами мясо. Даже странно, как тебе это удается - ведь сырое мясо только хорошо заточенным ножом нормально режется...

Отодвигаю от себя тарелку с кукурузными хлопьями, - сегодня аппетита нет совсем. Ты закончил есть и удивленно смотришь на свои окровавленные руки и на салфетки в серебристой подставке. Лучше бы тебе руки помыть, но до этого ты сам должен додуматься. А то потом будешь мне высказывать, что я с тобой как с маленьким ребенком обращался. Анита говорила, что ты примерно через месяц все вспомнишь или научишься делать заново.

Пока же ты действительно как ребенок: вчера, когда мы приехали с кладбища, ты так испуганно озирался, боялся воды, когда я мыл тебя в ванной, и мне пришлось набрать ее совсем немного, чтобы ты мог видеть дно. У меня мерзли руки от холодной воды, ведь тебе теперь можно мыться только в такой, но я почти не обращал на это внимания. А боль в запястье, из которого ты сегодня пил в кровь, когда тебя только подняли из могилы, казалась даже приятной. Но не потому что мне нравится боль, нет. Просто я радовался тому, как хорошо восстановилось твое тело. Тебя убил удар электричества, и никаких видимых ран не осталось, но почти семь дней в гробу… Я одернул себя и выбросил эту мысль из головы. Ты здесь, ты жив, - и это главное. А ночью, когда ты во сне ты обнял меня, прижался, мелко дрожа всем телом, согреваясь моим теплом, я понял, что счастлив, и что готов платить за это счастье любую цену.

- Би-и? - твой голос вывел меня из задумчивости, и я встал из-за стола, намереваясь убрать со стола грязную посуду. Твоя прохладная ладонь сомкнулась у меня на запястье, когда я протянул руку к твоей тарелке.

- Би-и? Я...

Да, говорить у тебя пока еще плохо получается. Надеюсь, твоя... твое недельное отсутствие не помешает нам, как раньше, обходиться почти без слов.

- Ты не наелся? - я присел рядом с тобой, пытаясь заглянуть тебе в глаза. Ты отводил взгляд, но я обхватил твое лицо руками. В твоих глазах был голод. Но совсем не тот, который ты удовлетворял несколько минут назад.

Я встал на колени, придвинулся к твоему лицу почти вплотную. Запах крови и сырого мяса ударил мне в нос, но я закрыл глаза и бесстрашно коснулся твоих губ своими. Это ведь ты. Неважно, чем от тебя пахнет.

Оказавшись в следующую секунду на полу, я даже не успел осознать, как сильно ударился спиной. Твои дикие глаза и хриплое дыхание пугали гораздо сильнее боли.

Ты рывком распахнул на мне халат, с громким треском разрывая ткань. Втянул носом воздух прямо над моим животом и, коротко, довольно рыкнул.

- Том...

Ты не дал мне возможности договорить, схватив за плечо и перевернув на живот одним движением. О твоей неконтролируемой, а потому во много раз увеличившейся физической силе меня предупреждали, но я как-то не придал этому значения…

Приподнявшись на руках, я ухватился руками за край стола и попытался подняться. Но один сильный удар по и без того уже пострадавшей спине заставил ладони соскользнуть, и я снова оказался на полу, попутно ощутимо приложившись виском к тому же злополучному столу.

- Том, прекрати, - крикнул я, чувствуя, как тяжесть твоего тела придавливает меня к полу. Ты должен послушаться. Должен, потому что ты пил мою кровь и теперь обязан подчиняться мне… - Том! – уже совсем не похоже на приказ закричал я, когда ты со всей силы дернул меня за бедра на себя. Черт… горячее прикосновение твердой плоти между ягодиц заставило меня дернуться вперед в тщетных попытках освободиться, но ты был несравнимо сильнее. Нечеловечески. Грубое проникновение было лишь слегка болезненным – сказались мои утренние «развлечения» в душе. Ты замер, то ли от неожиданности ощущений, то ли по еще какой-то мне непонятной причине. Но уже через мгновение твоя плоть быстрыми рывками задвигалась внутри меня, оставляя мне только один вариант – максимально расслабиться и ждать, когда это закончится.

***

Анита навестила нас дней через десять после твоего поднятия. Ты уже мог говорить недлинными предложениями и не выпускал из рук гитару – пока мало что получалось, но аккорды становились все увереннее и даже иногда напоминали музыку. А я обзавелся парой десятков швов на разбитой голове и постоянным страхом, - потому что я понятия не имел, чего еще от тебя ждать.

- Я так и думала, что у вас не все в порядке, - задумчиво произнесла Анита, стоя возле входной двери и рассматривая швы на моем виске и синяки на запястьях. – Проходить не буду, ему лучше меня не видеть. Не знаю, как отреагирует. Я буду в кафе, напротив вашего дома. Если хочешь поговорить, приходи. Жду полчаса.

Уже через пятнадцать минут, благодаря тому, что ты уснул, я сидел за столиком напротив внимательно слушавшей меня черноволосой девушки. Странно, но я рассказал ей все. Скользя взглядом по мелким кудрям ее волос, светло-лиловому пиджаку офисного покроя и слишком откровенному для ее немаленького размера груди декольте, я с легкостью выложил все, что происходило в нашей квартире за последнее время. Не думал, что смогу так, тем более что она для меня вроде как совсем чужой человек.

- Значит, тебя не пугает его агрессия… - медленно, будто пробуя слова на вкус, произнесла она. – Это хорошо, но опасно, понимаешь?
- Да, но эти приступы становятся реже. Мне кажется, он вспоминает, что всегда чувствовал ко мне, и это начинает его останавливать.
- Возможно, возможно, - согласилась она. – Я даже не знаю, как попросить у тебя прощения за мой просчет с кровью. Я совсем не подумала о том, что вы близнецы. Вы равны, точнее, были равны. А теперь он сильнее, просто потому, что физически превосходит тебя. Я не знала, что так получится…

Она говорила искренне. Я видел это по глазам и по тому, как слегка дрожали ее пальцы, когда она нервно заправляла за ухо непослушные локоны. Я верил ей, но меня уже заботила совсем не твоя агрессивность. Гораздо страшнее было другое – то, как ты, иногда просыпаясь среди ночи, плакал горько и безутешно, постоянно повторяя, что тебе холодно, прижимал руки к груди и твердил, что там пусто, совсем пусто.

- Это очень просто объяснить, - ответила она, выслушав эти мои слова. – Я, как аниматор, могу поднять из могилы тело, но душа мне неподвластна. Об этом я предупреждала тебя сразу. Том теперь жив только наполовину: его тело живет, но душа ушла.
- Почему же он помнит меня? Почему он все больше и больше становится похож на себя прежнего?
- А это действительно так? Или тебе просто этого очень хочется?

Вопрос застал меня врасплох. Я много чего сказал в ответ, но все звучало неправдоподобно даже для меня самого. Анита слушала, сочувствовала, пыталась даже как-то меня приободрить. Но все это было бесполезно. Наши разговоры были не в силах изменить того, что ждало меня дома.

- Спасибо, - выдохнул я, осторожно коснувшись губами тыльной стороны ее ладони. Какой-то совершенно не свойственный мне жест, но с этой девушкой хотелось обращаться только так – с поклонением, свойственным прошлым векам. – Спасибо, что выслушала.
- Мне это было не трудно. Тем более, что это – единственное, чем я теперь могу тебе теперь помочь. Как понадобится снова поговорить – звони, мой номер у тебя теперь есть. Если есть желание, можете с братом заглянуть в Цирк Проклятых, там сейчас обновили программу…
- Благодарю, но шоу у меня дома куда более захватывающее, - у меня даже получилось улыбнуться своей, может быть совсем не смешной, но все же попытке пошутить.

***

У подъезда меня ждал Дэвид. Весь какой-то дерганый и мрачный. Какого черта еще могло случиться?

- А что не заходишь? Том уже умеет открывать двери. Хотя он спит, наверное, не слыша звонка…
- Решил дождаться тебя здесь. Я подъехал, когда ты входил вон в то кафе, понадеялся, что ты долго там не пробудешь.

Или если говорить честно – просто побоялся остаться с Томом наедине. Ну да, понимаю, страшно даже мне. Но когда выбор стоит между страхом и могильной плитой, особо раздумывать не приходится.

- Понятно. Пойдем, чего на улице-то стоять, - я вошел в подъезд, не дав ему что-либо возразить. Если он собирается работать с нами дальше, то ему придется привыкать. В конце концов, это была его идея.

Поднявшись в квартиру, мы устроились в гостиной, и я попросил тебя говорить потише, - ты все еще спал. Дэвид опустил голову и закрыл лицо руками. Посидел так немного и поднял на меня полные отчаяния глаза:

- Билл, понимаешь, у нас проблемы с… так сказать, с кадрами.

Я усмехнулся такой формулировке. Несмотря на ее завуалированность, я сразу понял, о чем речь. У него не получится находить по три человека в месяц, чтобы, если выражаться, не прибегая к дурацким эвфемизмам, приносить их в жертву. Почему-то я с самого начала подозревал, что так будет.

- И что ты предлагаешь? – я поднялся с дивана и принялся ходить по комнате. От окна, до двери и – обратно. Нервирует, знаю. Но мне хотелось, чтобы Дэвид нервничал.
- Выход только один. Ты сам знаешь, какой.

Смешно. Теперь, когда ты почти стал собой, положить тебя обратно в могилу. Очень смешно, Дэвид.

- Нет, Дэвид. Этого не будет. Я никогда не соглашусь на то, чтобы снова убить Тома.
- Он и так мертв, Билл.
- Нет. Не говори о том, чего не понимаешь, - я остановился у входа в спальню. – А проблема, как ты, сказал, с кадрами, решается очень просто – у нас очень много фанатов, жаждущих пообщаться с нами поближе. Люди по всей стране пропадают тысячами каждый день. Исчезновения всего трех человек в месяц никто даже не заметит.

На его шокированное лицо стоило посмотреть! Не знаю, чего он ждал… Честно не знаю, как он мог хотя бы надеяться на то, что я снова отдам тебя.

Дверь спальни тихо открылась, ты немного постоял на пороге, моргая сонными глазами на нас двоих. Потом подошел ко мне, обхватил одной рукой за плечи и, прижав к себе, сказал:

- Здравствуй, Дэвид.

0

43

Глава 6.

Билл. Новые возможности.

Tom’s POV

Я проснулся, почувствовав твой пристальный взгляд. Ты сидел рядом со мной на кровати и смотрел на меня блестящими, полными ужаса глазами. Из дрожащих губ не вырывалось ни звука, твоя ладонь тянулась к моему лицу, но ты явно боялся ко мне прикоснуться.

- Билл, это был сон. Или бред. Не важно. Что бы ты ни видел, все – неправда, - тихо, чтобы не напугать тебя еще больше, сказал я.

В твоих глазах было столько желания поверить мне… Ты хотел этого, но ты боялся. Боялся меня, - а это просто невообразимая для нас с тобой вещь. Что же с тобой случилось во сне?

- Билл… - я поймал твою ладонь и прижал к своей щеке, - я знаю, что страшно, но сон закончился. Поверь мне.

Мне показалось, что ты меня даже не слышал. Когда я почувствовал твою холодную руку на щеке, ты зажмурился. Как будто после этого прикосновения могло произойти что-то страшное. Но твое лицо вдруг озарилось удивлением и радостью, ты провел ледяными пальцами от скул до подбородка, спустился на шею, оттянул ворот моей футболки, словно что-то искал.

- Его нет! Его нет! – хрипло, как будто сквозь сдерживаемые слезы, проговорил ты. – Этого проклятого амулета нет, и ты… Том, ты теплый… Том… Ты – живой! – ты порывисто обнял меня, позволяя почувствовать весь твой страх полностью, дрожа то ли от восторга, то ли от того, что тебе было холодно.

Обнимая, я медленно и успокаивающе гладил тебя по спине. Слова сейчас не помогут, только – тепло. А все вопросы я задам тебе потом.

***

Позже, надев мой теплый свитер, ты сидел, обхватив руками кружку с горячим чаем, и рассказывал мне произошедшее с тобой во сне. У меня руки покрывались гусиной коже от твоих слов. И тебе ведь пришлось пережить это в одиночку… То есть, я был рядом, но… Но лучше бы не было. Только не так. Я всегда, сколько себя помню, старался гнать от себя мысль о том, что смерть в отличие от рождения мы можем встретить порознь. А ты это только что прочувствовал на себе. Странные все же у нас с тобой теперь сны – они почему-то достают из наших душ только самые сокровенные страхи, темные желания и предположения, но – ничего хорошего. Неужели в нас этого просто нет?

Однако каким бы ни был ужасным твой сон, он закончился. А вот твой голос меня беспокоил. Ночь медленно, но верно отсчитывала четвертый час, вечером – выступать, а ты говорил так хрипло, как будто вчера только и занимался тем, что пил ледяную воду.

- Я больше никогда эту книгу про Аниту даже в руки взять не смогу… - закончил ты свой рассказ и стащил у меня только что прикуренную сигарету.

- Да уж. Ужастик ты посмотрел что надо, - согласился я, передергивая плечами от мыслей о том, каково тебе пришлось, и настороженно наблюдая за тем, как ты куришь. – У тебя горло не болит?

- Нет. Голос, я сам слышу – просто отпад. Но говорить не больно, намека на кашель – тоже, ни единого. Ничего не понимаю… Слушай, а тебе, что ничего не снилось, пока я без сознания валялся?

Я попытался вспомнить хоть какие-то обрывки того, что могло мне присниться, когда меня все-таки сморил сон. Но – нет. Ничего. Впрочем, это не удивительно:

- Мне кажется, проспал совсем недолго. Минут пять-десять. Не хотел пропустить момент, когда ты очнешься…

Ты вдруг резко выдохнул дым и смял сигарету в пепельнице.

- Это что за гадость? – ты провел рукой по губам, словно пытался стереть остатки привкуса, оставленного сигаретным дымом.

- Наши обычные Marlboro Lights, - с удивлением ответил я. У нас с тобой давно уже никаких других сигарет не водится. – Ты не курил бы, - я протянул руку к пачке, которую ты вертел в руках, рассматривая название и содержимое.

- Ладно, - сигареты перекочевали в мою ладонь, а твои до сих пор ледяные пальцы навели меня на мысль: - У тебя температуры случайно нет? Не нравится мне, как ты согреться до сих пор не можешь, - я привстал и коснулся губами твоего лба. Холодный, почти как твои руки. Черт знает что… - Не похоже вроде… Сейчас градусник поищу, у меня, кажется, где-то в сумке вместе с лекарствами лежал… - я встал, чтобы пойти в спальню и начать розыски вышеназванного предмета, но ты поймал меня за руку.

- Не надо, Том. Это точно не температура.

- Почему ты так уверен?

- Чувствую. Мне холодно как-то ненормально. Этот холод идет изнутри, вот отсюда, - ты коснулся горла сразу под нижней челюстью, где находятся голосовые связки.

- А что если…

- Нет, это не то, что у меня тогда было с голосом. Совсем не то. Тогда было больно и трудно говорить. А сейчас – такое чувство, что там что-то… постоянно двигается… перестраивается. Так противно, - ты замолчал, сжав горло ладонью. Глубоко вдохнул, прикрыв глаза, и продолжил: - И сигареты… Я ведь выкурил одну почти полностью, а потом мне стало казаться, что она просто отвратительная… Будто что-то почуяло дым и… и он стал неприятным и для меня тоже, - ты смотрел на меня, не сводя с меня глаз, все так же держась за горло. И твои глаза просили о помощи. Вот только что я мог сделать?

- Билл, может нам все же стоит обратиться к врачу? – я поднял руку, останавливая твое возмущение и прося дать мне договорить. – Хотя бы насчет твоего горла. Необязательно посвящать его во все подробности…

Ты отодвинул от себя кружку и встал. Спрятал мерзнущие пальцы в рукава свитера и, обхватив себя руками, сказал:

- Том, я не позволил вызвать врача даже тогда, когда ты лежал в гостиной без сознания, и я понятия не имел, очнешься ли ты. Или это… или это все. И ты думаешь, что я теперь побегу в больницу из-за такой глупости?

Я отошел к окну. Темнота и ни одного признака рассвета, который начнется уже часа через два. С тобой иногда просто невозможно. Хочется кричать и биться головой о стену. Только тебя это все равно не проймет. Ты уверен, что ты прав и – точка. А то, что я за тебя переживаю – это…

- Не надо, Томи, - ты обнял меня, устроив по-прежнему холодные ладони у меня на животе под футболкой. – Не надо, мне сейчас сложнее. И сцена мне нужна гораздо больше, чем больничная палата, - ты почти шептал, устроив голову у меня на плече. Так мягко и ласково, как будто успокаивать нужно было действительно меня, а не тебя.

- А как петь будешь?

- Как-нибудь. Если совсем хреново станет, раммштайновскую песенку про Солнце сыграем, давно хотел, да там тональность мне отчаянно не подходила. И Густ будет в восторге.

Я засмеялся и ты – вместе со мной. И совсем необъяснимо, почему, чувствуя, как твои руки чуть-чуть согреваются от тепла моего тела, я подумал, что все у нас будет хорошо.

***

Мелкий дождь оседал на стекле прозрачно-сонными каплями. Я смотрел сквозь этот узор, и весь мир снаружи расплывался в неясные, почти лишенные цветов сумрачные пятна. Этакая картина в стиле абстракционизма – при желании можно увидеть все, что захочешь. Но внешний мир никогда особенно меня не интересовал, и сейчас было гораздо важнее продолжать чувствовать, как твоя обтянутая тонкой перчаткой ладонь сжимает мою, как ты дышишь, спрятав нос в шарф, как иногда вздрагивают твои еще не покрытые тушью ресницы.

- Ты хоть немного согрелся? – почему-то шепотом спросил я. Водитель присланной за нами машины вряд ли расслышал бы, о чем мы говорим, даже если и не шептать – у него играло радио. Но мне не хотелось громких звуков. Ты едва ощутимо пожал плечами.

- Не знаю, наверное, - так же тихо произнес ты и, стянув перчатку, сжал мою руку. – Видишь, я уже даже чуть потеплее трупа.

Я улыбнулся. Сравнение мне категорически не нравилось, но тебя оно смешило, и это было главным.

- А горло?

- Сам слышишь, - ты посмотрел на меня немного растерянно, - как петь буду, честно, не представляю.

- Прорвемся. Не в первый раз… - я не договорил, потому что мне показалось, что я увидел в радужной оболочке твоих глаз зеленоватые искорки. Наверное, отблеск фонарей или фар какой-нибудь мимо проезжавшей машины. Я отвел глаза, немного поморгал и посмотрел снова. Но ничего не изменилось. Ярко-изумрудные, мелкие огоньки мерцали по всему периметру радужки, заполненной большим, почти ненормально расширенным зрачком…

- Почему ты на меня так смотришь? – улыбка исчезла с твоих губ, и взгляд сразу стал серьезным, настороженным.

- Билл, ты где такие линзы взял? Натали опять подкинула? – спросил я, уговаривая себя не пугаться и помня, как любит подобные штучки наш визажист. Только это определенно покруче всего, что она испытывала на тебе раньше. Да и когда она успела? Мы ведь не виделись с ней месяца три, наверное. А зрачки у тебя совсем как в моем сне…

- Какие линзы? – непонимающе уставился на меня ты.

- Билл, не смешно. У тебя в глазах какие-то странные искры, и это не отражение света.

- Рядом с тобой моя сумка, там зеркало есть… - ты не закончил просьбу. Твоя ладонь по-прежнему лежала в моей, ты не двигался. Только частое дыхание выдавало волнение.

Запустив руку в сумку, я почти сразу нащупал зеркало с изогнутой длинной ручкой. Ее затейливый орнамент больно царапнул по тыльной стороне кисти, и я тихо пробормотал все, что я думаю об этом шуточном подарке, который преподнес тебе Дэйв, на наше пятнадцатилетие.

- Ты чего там?

- Поцарапался. Вот держи, - я протянул тебе зеркало и буквально через минуту уже жалел об этом.

Рассмотрев отражение своих глаз, ты нагнулся вперед и, закрыв лицо руками, засмеялся. Тихо, истерично, болезненно хрипло. Слишком надрывно, чтобы я мог спокойно продолжать это слушать.

- Билл…

- А теперь ты мне тоже предложишь к врачу обратиться? – сквозь истеричные всхлипы спросил ты. – Во что же я такое превращаюсь…

- Билл, посмотри на меня, - я силой заставил тебя выпрямиться, но ты отвернулся, пряча лицо за рассыпавшимися в беспорядке волосами. – Билл…

Пытаясь справиться с истерическим смехом, ты запрокинул голову назад, полностью надеясь на мои, удерживающие тебя руки. Несколько глубоких вдохов пополам с задушенным смехом, и ты посмотрел на меня. Глаза. Зеленые от еще ярче разгоревшихся искр. Пальцы рефлекторно сжались на твоих плечах, но я тут же заставил себя расслабить их. Только без паники.

- Успокойся. Мы ничего не знаем наверняка. Не совсем понимаем даже, спим мы сейчас или нет. Может это просто сон? Или что-то вроде галлюцинации, как кошка?

Ты посмотрел на меня с надеждой, почти умоляюще.

- Нет, я не заметил ничего такого, как в том сне про автобус. Но Билл...

- Как я на сцену-то выйду? – почти прошептал ты, глядя куда-то в сторону. Лучше бы ты смеялся… Надо что-то придумать…

- Ну… Я же подумал, что это линзы. Скорее всего именно эта мысль придет в голову и другим. А еще у меня очки с собой есть. Желтые. В них не темно, и не так заметно будет…

Ты вдруг бросился ко мне и обнял. Сильно прижимая к себе, но не говоря ни слова. Я и так все понял.

***

Тускло освещенное пространство у черного входа в клуб встретило нас отголосками городского шума и полным отсутствием людей. Мы довольно редко выступаем в клубах, особенно здесь, в Германии. Но наши фанаты, как правило, знают о каждом таком событии и встречают нас неизменно шумной толпой. И, привыкшие к бурным приветствиям, не зависящим от погоды и каких-либо других причин, мы с тобой стояли и удивленно оглядывались.

- Либо концерт отменили, и этот слизняк Бенджи «забыл» нам позвонить, либо…

- Позвонил бы Густ или Гео, ну, Натали, в крайнем случае, - возразил ты, поправляя очки. Желтые, в окружении медленно опускавшегося на город тумана, они выглядели на тебе прелюбопытно. – Пойдем что ли внутрь… Блин, если это дело рук Эбеля, ему не жить, - проворчал ты, махнул водителю, отпуская его, и пошел ко входу.

- Так нехорошо напоминает наш с тобой последний общий сон, да? – сказал я, когда ты уже держался за повторяющую форму морской ракушки ручку двери.

- Ты решил напугать меня еще больше? – зло сверкнул глазами ты из-под желтых стекол, уже успевших покрыться мелкими капельками воды.

- Нет, - я взялся за твое запястье и прикрыл дверь, - я просто пытаюсь отвлечь тебя от злобы на Бенджамина. Билл, пообещай мне, что не будешь с ним связываться. Я не хочу, чтобы он снова имел возможность угрожать тебе повесткой в суд. Я не знаю, какого черта он уже второй раз нарывается, но направлено это точно на тебя, потому что он твой характер знает. Билл, пообещай.

Плотно сжав губы, ты сердито сверлил взглядом темно-синюю поверхность двери. Когда ты сломал Бенджи нос и пару ребер после его неудачной попытки разнообразить одно из наших выступлений подтанцовкой, ты не думал о последствиях. И когда этот, как ты метко выразился, слизняк пригрозил подать на тебя в суд за нанесение телесных повреждений, нас спасло только вмешательство Хоффмана, который все это дело замял. Но не прятаться же всю жизнь за его спину?

- Хорошо, - тихо выдохнул ты. – Я обещаю тебе, что даже пальцем к нему не прикоснусь.

Я кивнул, молча благодаря тебя за эти слова. И мы вместе открыли дверь «Бархатной жемчужины».

***

- Парни, у нас серьезная проблема, - минуя приветствия, сказала Натали, ждавшая нас у входа. Раздраженно ткнув ногтем в экран не вовремя зазвонившего телефона, она протянула нам лист бумаги. – Мне кажется, вам не стоит сегодня выходить на сцену. Георг и Густав тоже не горят желанием выступать вот в такой компании, - переливающийся стразами ноготь указал на то, что, по всей видимости, было сет-листом сегодняшнего вечера:

«Железные Струны»:

1. Bonfire
2. Sinner
3. Tokio Hotel
4. Grave Digger
5. Victory
6. Paragon
7. Powerwolf
8. Accept

- А что мы делаем среди этих динозавров металла? – возмутился я, прочитав названия групп, играющих сегодня в «Жемчужине».

- Понятия не имею, - сказала Натали. – Это совершенно не ваш уровень, хоть и все эти группы сегодня играют акустику, но все равно. Понятно же ведь, что их поклонники совсем не горят желанием послушать Токио Хотель.

- И где этот? – сразу перешел к делу ты.

- В гримерке, вместе со всеми. Может, тебе лучше не надо… - с опаской начала говорить Натали, но ты ее перебил:

- Надо. Не переживай, Ната, я его просто тихонько придушу. Это мне точно надо. Показывай куда идти.

Натали только покачала головой и повела нас вперед по узкому коридору, где нам на пути то и дело попадались экстремально длинноволосые личности, почти все как на подбор в вооружении разнообразных гитар. Я шел вслед за вами. И старался держаться за надежду на то, что ты свое обещание выполнишь. Только что нам делать с выступлением? В предыдущий раз мы с «шуткой» Эбеля справились легко – просто закрыли девчонок-танцовщиц в гримерке перед самым выходом на сцену. А что мы можем противопоставить тяжеловесным командам, собравшимся здесь сегодня, и соответствующей им публике? Отказаться выступать? Но это как-то… трусливо, разве нет?

Голос Бенджамина отвлек меня от размышлений. Мы вошли в небольшое помещение, которое, даже посторонний бы заметил, было разделено на два воинственно настроенных лагеря: в гордом одиночестве стоявший у окна и говоривший по телефону Бенджи, и Георг, Густав и Андреас, занявшие диван у противоположной стены. Эбель нажал на кнопку отбоя, и в комнате повисла напряженная тишина. Мы с Натой стояли у двери, ты – впереди. И когда ты сделал шаг в сторону Эбеля, мне очень захотелось тебя схватить тебя за руку и увести отсюда. Но надеяться на твое благоразумие мне хотелось еще больше.

Ты не спеша подошел к человеку, исполняющему сегодня обязанности нашего концертного менеджера. Посмотрел на него сверху вниз – благо ростом он был ниже тебя чуть ли не на целую голову – не вынимая рук из карманов пальто.

- Ну и что? – спросил ты совершенно спокойно.

Твой голос звучал почти нормально. Но только обрадовался, как в следующую же секунду у меня по спине прошелся кусочком льда ужас. Очки. Мои желтые очки, которые ты надел, чтобы скрыть свои странно выглядящие глаза, торчали из наружного кармашка сумки, висевшей у тебя на плече…

- Я… - Эбель сделал шаг в сторону от тебя. – Я… - вцепился побелевшими пальцами в подоконник. – Я не… - он продолжал отступать, пока не оказался отделенным от тебя небольшим столом. Там он остановился и, не глядя, опустился на стул. Дрожащей рукой он откинул со лба обесцвеченную челку, и собрался было снова заговорить, но ты в пару шагов преодолел расстояние до стола, с грохотом опустил кулаки на его светлую поверхность и в упор посмотрел на Бенджамина. Втянув голову в плечи, он смотрел на тебя как кролик на удава. Никогда я не видел этого всегда нахального и фальшиво улыбчивого человека таким напуганным.

- Ты сейчас встанешь и выйдешь из этой комнаты. Исчезни. Если ты еще хоть раз попадешься мне на глаза…

Эбель вскочил на ноги, опрокинув стул. Не обращая внимания на выскользнувший из руки телефон, он бросился к выходу и выбежал из гримерки, оставив после себя только стук двери о стену.

Ты невозмутимо, как будто не произошло ничего необычного, надел очки, сел на стол и, обведя взглядом всех присутствующих, поинтересовался:

- Ну что? Покажем им на что способен Токио Хотель?

- Билл… Ты это как сделал? – изумленно проговорил Анди.

- Давайте поговорим об этом потом, - попросил ты. – Я… Мы с Томом не много сможем объяснить, но все равно это будет долгий разговор. Ната, сколько у нас времени?

- Полчаса не больше, - у Натали дрожал голос. Но она многое повидала, поездив с нами по гастролям. И это происшествие, хоть и было весьма необычным, вывести ее из равновесия полностью не смогло. Профессионализм превыше всего. – На волосы времени почти нет, садись, начнем с лица.

***

Bill’s POV

Голоса заполнявшей клуб толпы сливались в почти неразделимый гул, в котором ярче всего был один звук – смех. И, стоя в полутемном, тесном помещении за сценой, я снова чувствовал себя двенадцатилетним подростком, впервые явившимся в школу с макияжем на лице. Тогда я доказывал, что я не такой, как все, и что у меня хватает смелости не скрывать это. Что мы доказываем сейчас? Практически то же самое. Что мы другие, но это не делает нас хуже или слабее. Не знаю, насколько это глупо. Знаю только одно: отказавшись выступать сегодня, мы перестали бы уважать самих себя.

Твоя рука легла на плечо, и я обернулся. Ты накрыл своей ладонью протянутую ладонь Георга, Густав перехватил палочки левой рукой и присоединился к вам, и я завершил наше «рукопожатие» на четверых. Мы обнялись. Совсем как перед самыми первыми выступлениями, когда страх еще не стал специей, неотъемлемой, но лишь выгодно оттеняющей вкус концерта. Сегодняшнее же блюдо было явно пересолено.

Несколько шагов до микрофона еще никогда не были для меня такими сложными. Меня подводило зрение. Но вовсе не так, как в последние месяцев пять. Наоборот – я видел слишком хорошо. Каждое лицо, каждый недоуменно-возмущенный взгляд, каждый презрительный изгиб губ, словно говорящий: «А эти что здесь забыли?». Я не отступлю.

Холодный металл микрофонной стойки неприятно коснулся ладоней. Первые аккорды «Водителя-призрака» утонули в недовольных возгласах. Я почти не слышу своего голоса, они слишком громко кричат. Или мне так только кажется… Продолжаю петь, по памяти повторяя мелодию куплета. Но на последней строке что-то с резкой болью разрывается внутри горла. Соленый привкус во рту. Я, повернув голову, смотрю на тебя, каким-то чудом заставляя себя допеть: «… das Lenkrad rum».

Полная тишина.

Что-то в звуке моего голоса заставило замолчать не только зрителей.

Струны твоей гитары и гитары Георга тоже онемели.

Вдох.

Выдох.

Удар барабанной палочки.

Спасибо, Густав.

И…

«Kuess mich jetzt im Gegenlicht, ,
Wie ein Geisterfahrer such’ ich dich.
Die Nacht ist kalt,
ich fahr’ allein wie ein Geisterfahrer
Um endlich bei dir zu sein».

Я продолжал петь как во сне. Не веря, что не больно, не веря, что могу, не веря тому, что вижу в глазах еще секунду назад чуть ли не ненавидевших меня людей восхищение. Страх на твоем лице, удивление – на лице Георга. Мне никогда еще не было так легко и приятно петь, и я никогда не видел, чтобы мой голос буквально притягивал людей, заставляя их все ближе и ближе подходить к невысокому возвышению сцены.

«Всмотрись». И мы действительно вглядывались друг в друга. Я и люди, которым чужд стиль исполняемой нами музыки. И мне почему-то теплее. То ли от того, что произошло внутри меня, то ли от тянущихся ко мне рук и мерцающих крошечными звездами огней зажигалок…

Искренне-простая мелодия - «Мы никогда не умрем». И я чувствую, что мы действительно бессмертны. Мы вечны, пока наша музыка способна так восхищать. Опустившись на колени у края сцены, касаюсь тянущихся ко мне рук. Искренний восторг – как слабые электрические разряды в каждом касании.

«Позвольте нам убежать» и «Поговорить» звучали на одной, все сочнее искрящейся ноте удивленной радости. Я не могу поверить, что перед нами не наши привычные слушатели. Чуть больше татуировок, чуть длиннее волосы и чернее одежда. А сердца их – наши.

0

44

Глава 6,5.

Влажная темнота.

Bill’s POV

Я открыл глаза, но ничего не увидел. Темнота. Совершенная, как будто вырезанная из абсолютно черной бумаги. Совсем не похожая на то, что можно увидеть, проснувшись ночью от какого-нибудь шума или страшного сна. Ни отсвета фонарей из окна, ни бликов фар проезжающих машин, ни слабого света ночника. А ведь мы только что ехали в такси, которое так предусмотрительно вызвала Натали…

- Том? – я точно знаю, что ты рядом. Темнота или отсутствие зрения, тебя мне чувствовать не помешает ничто.

- Ты тоже ничего не видишь? – отозвался ты. Совсем рядом. Я протянул руку и натолкнулся на твою спину.

- Ты думаешь все дело в зрении? Мне кажется, здесь просто темно…

- Может и так. А еще очень мокро.

Это точно. Горячий воздух вокруг был буквально соткан из мельчайших капелек, а и пол, на котором мы сидели, и вовсе был на несколько сантиметров покрыт теплой водой. Интересно, только у меня такое ощущение, что одежды на мне нет совсем?

- У тебя есть хоть какие-то варианты насчет того, где мы? – я провел рукой вниз от твоего плеча до поясницы – ты тоже обнажен. Очень интригующе.

- Ни одного. Если только… - я почувствовал, как ты вздрогнул.

- Ты чего?

- Просто показалось, что что-то коснулось ноги, - ты придвинулся ко мне ближе, теперь мы сидели рядом. У каменной, скользкой от влаги стены или чего-то очень похожего. Я прижался к тебе теснее, хотя страха, несмотря на странности происходящего, я не чувствовал совсем.

- Если только – что? Ты не договорил.

- Билл, какая-то фигня ползет по моей ноге… - ты снова дернулся, должно быть, пытаясь сбросить то, что к тебе прикасалось.

Странный запах растекся в воздухе – неприятный и приятный одновременно. Что-то очень похожее на аромат загорелой, нагретой солнцем кожи с примесью соленой озерной или морской воды. Приятно, но в тоже время вдыхать такой аромат в больших количествах вряд ли кто-то захочет…

- Черт… - из темноты впереди донеслось слабое «шлепп», что-то упало, наверное, ты сбросил то, что по тебе ползало. - Как будто большой слизняк… Надо бы попытаться найти отсюда выход, не нравится мне здесь. Давай, вставай.

Ты нащупал мою руку и потянул на себя. Мне совсем не хотелось куда-то идти. Зачем? Здесь тихо, спокойно, не совсем комфортно из-за влажности, но это ерунда. И этот запах…

- Ты тоже чувствуешь, как пахнет? – спросил я, высвобождая свою руку из твоей, - так хорошо, хочется вдыхать глубже, но…

- Билл, поднимайся, надо выбираться отсюда, - повторил ты. Только тебе тоже не было страшно. И ты изо всех сил сопротивлялся этому. Не понимаю.

- Я не хочу никуда, - теплое и склизкое обвило мою ногу чуть повыше колена. Двинулось выше, вызывая приятное волнение. Так хорошо. – Том, это приятно, - выдохнул я, когда скользкое щупальце задержалось на чувствительном участке кожи между ногой и пахом. – Иди лучше ко мне…

Судя по хлюпающему звуку, ты опустился рядом со мной на колени.
- Блин, опять… - пробормотал ты и резко вдохнул сквозь сомкнутые зубы. Оставалось только догадываться, где прикоснулось щупальце к тебе. Интересно, сколько их здесь… Я ощущал скользящие прикосновения уже и на спине, на второй ноге, левая рука была полностью оплетена слегка пульсирующей, гладкой от какой-то жидкости плотью. – М-м-м… - тихо простонал ты, и я на ощупь притянул тебя ближе.

Наши сомкнувшиеся губы были такими же горячими и влажными, как все вокруг. Таинственно исчезнувшее из твоей нижней губы кольцо пирсинга больше не сдерживало нас, позволяя поцелую быть настолько разнузданным, насколько нам обоим этого хотелось. Сладко. От того, как твой язык, проникая все дальше, скользит по моему; от того, как все больше оплетают нас невидимые, но такие желанные щупальца; от все сильнее раскаляющегося воздуха, от жажды внутри, от…

Ты вдруг прикусил кончик моего языка и полуиспуганно вскрикнул.

- Что? - еле сумев вынырнуть из одурманившей мозг неги, прошептал я, - Что случилось?

- Оно пробралось внутрь, - срывающимся от частых вдохов голосом проговорил ты. – Это так…

Остальные слова утонули в полном наслаждения стоне, и ты подался вперед, обхватил ладонями мое лицо, прижался губами к виску, медленно скользя вниз по щеке. Снова прерывистый вдох, оборвавшийся всхлипом. Дрожь, проходившая по твоему телу, передавалась мне, будто что-то соединяло нас в одно целое. Почти до боли приятно наши тела, скользили друг по другу, вспыхивая резкими сполохами удовольствия, когда напряженная плоть изнывала от трения о скользкую кожу и от касаний, словно обнимавших нас щупалец. Одно из них прошлось между моих ягодиц и нежно, но настойчиво скользнуло внутрь. Я поймал твои губы, стараясь заглушить поцелуем приносящее восхитительные ощущения, но все же чужое проникновение. Размеренно-влажно упругое щупальце продвигалось вперед, потом снова начинало выскальзывать и возвращалось назад, продвигаясь все глубже. И глубже. Так что уже воздуха не хватало. Тебе и мне. Нам вместе, но порознь.

Громкий скрежет заставил нас посмотреть вверх. Темноты больше не было. Яркая, ослепительно белая луна ударила светом по глазам. Отпрянувшие от нас щупальца оказались грязно-розовыми, покрытыми кровавыми разводами отростками плоти. Расползаясь по углам, где сохранилось какое-то подобие темноты, они издавали едва слышное шипение…

Тошнота подкатила к горлу. Безраздельно владевшее нами полуэкстатическое состояние исчезло, как будто нас окатило ледяной водой. Только кровавые разводы, темно-бардовые в лунном свете остались на наших телах, как свидетельство того, что происходившее в темноте нам не показалось, а было вполне реальным. Мы смотрели друг на друга, сидя на залитом кровью полу, и сил произнести хотя бы слово не было ни у одного из нас.

Густой, полный еще недавно живой энергии запах крови затопил пространство вокруг нас. Я вскочил на ноги, краем глаза замечая, что ты сделал то же самое. Кровь прибывала. Доставая уже почти до наших колен, она чуть заметно колыхалась, как вода в медленно текущей реке.

- Смотри! – крикнул ты, показывая куда-то в сторону.

Я проследил за движением твоей руки и увидел высеченные в стене ступени. Узкие, неудобные для человеческих ступней. Но они вели вверх, где, нас, может быть, ожидала возможность выбраться из этого странного места.

Мы побежали к лестнице, разбрызгивая до отвращения теплую кровь и стараясь не поскользнуться. Короткий подъем, и вот мы стоим на широкой, метра в полтора, стене. Я оглянулся. Прямоугольное помещение внизу продолжало заполняться кровью. Ты сжал мою ладонь:

- Билл…

Подойдя к краю стены, мы не увидели ничего. Тускло-серый камень просто уходил вниз, в лишенную света бездну, в ничто. А сверху на нас смотрела все та же яркая луна и редкие, подмигивающие точки звезд.

- Это снова сон, - сказал я, увидев в твоих глазах такую же мысль.

- Я думаю, что да.

- Значит, мы сейчас спим в такси?

- Получается, что так.

Позади нас что-то тихо звякнуло. Звук, с которым металл ударяется о камень.

Обернувшись, мы увидели, как по всему периметру стены прямо из камня появляются синевато поблескивающие в полутьме шипы. Часто, не оставляя ни миллиметра между собой. Короткие, чуть выше щиколотки. Смертоносно острые.

- Тогда нужно прыгать, - спокойно произнес ты. – Будем надеяться, что это поможет нам проснуться.

- Но… - я с сомнением глянул на простирающуюся под стеной тьму. Туда мне совсем не хотелось. Однако перспектива плавать в уже почти дошедшей до края стен крови или, что еще круче, ощутить как острые иглы вонзаются в ноги, привлекала меня еще меньше. – Да, выбора у нас, похоже, нет.

- Не бойся, - стальной звон звучал все громче и громче, приближаясь к нам.

- Ты тоже боишься.

Ты кивнул, обнял меня за плечи и, коротко коснувшись губами моих губ, спросил:

- На два или на четыре?

Я невольно улыбнулся. Том. Считать до трех слишком заезженно. Я полностью согласен.

- На два.

- Договорились. Один. Два…

Намертво сцепленные пальцы наших ладоней. Эйфория полета. Темнота.

0

45

Глава 7.

Побег.

Tom’s POV

Стремительный полет постепенно переходил в неподвижность. Плавно. Медленно. Как почти незаметный для глаза переход одного оттенка цвета в другой. Неторопливо. Но так желанно. И неминуемо. Пока мы снова не оказались в объятьях слишком теплого одеяла на диване в гостиной, куда нас заботливо определили на ночлег Густав и Анди.
Мы оба чувствовали, что проснулись, но открывать глаза и двигаться не хотелось. Как и вспоминать вчерашний вечер. Мало того, что выступление получилось таким напряженным, так еще потом и разговор с друзьями не порадовал. Видеть страх в глазах людей, которым привык доверять с детства… Такого никому не пожелаешь.

- Том… - прошептал ты, когда я, придвинувшись ближе, уткнутся носом тебе в шею, - мне в этом сне даже понравилось.
- Угу, я заметил, - фыркнул я от смеха, вспоминая щупальца.

Я понимал, конечно, что именно тебя в этом сне привлекало. Там действительно было хорошо: несмотря на темноту и странные события, там нам все подчинялось. И мы сумели проснуться, когда захотели. Я нежно коснулся губами тонкой кожи за твоим ухом. Я тоже рад, что у нас получилось. И так замечательно, что, судя по только начавшему заползать в окна свету, еще очень рано. И мы в этой комнате только вдвоем…
Ты старался не выдавать учащающееся дыхание, ловил меня за руки, ласкавшие твое почти обнаженное тело. Сдавленно стонал, когда мои губы касались какого-нибудь особенно чувствительного участка кожи. Но что-то мешало мне вернуть безбашенное очарование сна полностью. Я прикусил нижнюю губу, и до меня дошло.

- Куда ты… - только и успел выговорить ты, когда я всего на несколько секунд отпустил тебя и быстро вынул из губы кольцо.
- Никуда. Я здесь, - железка, сопровождавшая меня уже черт знает сколько лет, с почти неслышным звоном приземлилась на пол. Я потянул тебя за плечо, прося лечь на спину, и поцеловал. Вот так. Как не было с тех пор, как нам исполнилось тринадцать. Без преград, без осторожности, естественно.

Ты повернул голову в сторону, все так же вжимаясь в меня всем телом, цепляясь руками и часто хватая воздух ртом.

- Ты снял… - с трудом произнес ты, глядя на меня и проводя большим пальцем по моей теперь свободной от пирсинга губе.

Это простое прикосновение словно разбудило во мне что-то. Я смотрел на твое нетронутое ни косметикой, ни пирсингом лицо, и чувствовал, что стремительно теряю рассудок. Так вообще не было еще никогда... И даже эти, едва заметные сейчас, зеленые искры в твоих глазах – это просто что-то твое, настоящее, то, что должно было быть твоим всегда.
Я позволил поднявшейся волне возбуждения захлестнуть меня. Жадные поцелуи, впивающиеся до медного привкуса зубы, жестокая ласка рук, белье – к черту, невозможность нормально вдохнуть, и бешено стучащая в висках кровь.

- Том! – я остановился только потому, что ты сильно дернул меня за косы. – Том, мы же здесь не одни, - хрипло прошептал ты, сжимая мою голову в ладонях.

Но твои безумные от желания глаза и искусанные до крови губы говорили совсем другое. Ты каким-то чудом нашел в себе силы напомнить мне о присутствии в квартире наших друзей, но твое тело, в частности, вжимавшаяся в мой живот возбужденная плоть, говорили: «Не останавливайся!».

- Даже если кто-то войдет, - я обхватил твои запястья и прижал их к дивану, - они не увидят для себя ничего нового.

Ты шкодливо улыбнулся и сам потянулся к моим губам, пытаясь высвободить руки. Где-то скрипнувшая дверь заставила тебя замереть, настороженно глядя на меня.

- … сказать им правду? – послышался со стороны кухни голос Густава. Он говорил тихо, видимо, совсем не горя желанием, чтобы его кто-то услышал.
- Мы не можем, Густав, мы их, во-первых, напугаем, во-вторых, это засекреченная информация, - так же вполголоса ответил ему Андреас. – Сейчас главное – отвезти их в лабораторию, а там уже доктор Эрфурт подскажет, что делать дальше…
- Анди, послушай, так нельзя. А что если он решит вообще их не отпускать? Скажет, что это опасно и все такое? Анди, это же наши самые близкие друзья! Я просто не могу так…
- Тогда не нужно было все это начинать. Мы с тобой прекрасно знали, что побочные эффекты еще не изучены. И я даже предположить не мог, что они окажутся такими, - голос Анди дрогнул, выдавая страх.
- Да, но выбора-то не было, - вздохнул Густав.
- Не было. Мы все же помогли им. Да, у лекарства оказалась вот такая вот цена, но… Неужели было бы лучше, если бы мы просто смотрели как они умирают? Два месяца, ты же помнишь, врачи сказали, что им осталось не больше двух месяцев?
- Помню. Все помню.
- Ты дверь зачем открыл?
- Она сама… Не бойся, все спят еще, - дверь снова скрипнула. И, судя по звуку, ее закрыли.

Мы одновременно кивнули и вскочили с дивана. Так быстро мы в последний раз одевались, когда маме пришло в голову приехать поздравлять нас с днем рождения на день раньше, чем мы ожидали. Тогда мы умудрились перепутать футболки и весь оставшийся день давились от смеха, под маминым удивленным взглядом. Тогда она, хитро улыбаясь, посоветовала нам поменьше увлекаться травкой. Ну, так, чисто по-дружески, и со знанием дела. И сейчас я бы много отдал за то, чтобы только что подслушанный нами разговор был наркотическим бредом. Однако он был реален, реален до такой степени, что ты, уже полностью одетый и с сумкой в руках, выглядывал в коридор.

- Вроде бы они все еще на кухне, пошли, - прошептал ты, и я, застегнув куртку, поторопился вслед за тобой.

Мы почти успели открыть дверь. Но в коридор совсем некстати вышел сонный Георг и, смачно зевнув, поинтересовался:

- Ребят, а вы куда такую рань?

На звук его голоса с кухни ожидаемо выглянул Андреас. Буквально через пару мгновений, мы пятеро стояли друг напротив друга. Густ, Анди, Гео – и мы с тобой. В тесном коридоре квартиры Густава, через несколько десятков минут после того, как мы начали сомневаться в тех, с кем было столько пережито, с кем были связаны практически все значимые события нашей жизни.

- Том, Билл… - начал говорить Андреас, но ты распахнул входную дверь и, встав передо мной, не дал ему договорить:
- Анди, мы все слышали. Все, о чем ты и Густав говорили на кухне, - он хотел что-то сказать, но ты поднял руку, прося дать закончить тебе, - спасибо за то, что помогли нам. А сейчас мы просто уйдем. И вы не станете предпринимать ничего до завтрашнего дня. Как будто нас здесь и не было.

Молчание. Никто больше не пытался произнести ни слова. Наши друзья стояли совершенно неподвижно, в глазах их было пусто. Ни удивления, ни страха, - просто абсолютное ничто. Потом Густав развернулся и ушел на кухню, Анди пошел за ним следом. Георг постоял еще немного и медленно потопал в сторону гостиной.

- Идем, - ты схватил меня за руку и потянул за собой, прочь из квартиры.

Закинув сумку за плечо, я бежал за тобой по лестнице, стараясь сосредоточиться на мелких пылинках, приставших к темной ткани твоего пальто. Я не буду думать сейчас, все потом. Только бежать, только смотреть, как светлые частички какой-то ткани цепляются за шероховатую поверхность твида…

***

Водитель такси равнодушно скользнул по нам глазами и, кинув в ответ на названный тобой адрес, тронулся с места. Улица заскользила мимо нас, и я позволил себе задать вопрос, который возник у меня в голове, когда мы убегали из квартиры Густава:

- Ты с Эбелем вчера сделал то же самое, да?

Твои руки сжались на ручке сумки, но ты тут же заставил себя разжать пальцы и кивнул.

- Да. Я сам тогда испугался, но эффект мне определенно понравился, - ты улыбнулся мне, но губы у тебя чуть заметно дрожали. Страшно. Когда вдруг понимаешь, что способен на то, что всегда считал невозможным и фантастическим, это не замечательно и не прикольно, как пытаются утверждать книги и фильмы. Это по-настоящему страшно.
- А я-то понадеялся, что у тебя эта зелень в глазах просто для красоты, - попытался пошутить я, похлопав тебя по колену. Смешно не получилось. Потому что я не мог отвести глаз от собственной ладони. Правая. Все верно. Черт…
- Ты чего?
- Помнишь, я вчера зеркало из твоей сумки доставал? – я заставил себя отвести взгляд от ладони и посмотреть на тебя.
- Да, и что?
- Я руку тогда об него поцарапал. До крови. Смотри, - я продемонстрировал тебе невредимую поверхность кожи на своей ладони. – Такая царапина пару недель бы заживала, и потом след еще бы долго был заметен…

Ты заворожено провел по тыльной стороне моей ладони, взял меня за руку и поднес к мочке своего левого уха.

- Потрогай.

Я так и сделал. Совершенно гладко, ни прокола, ни даже шрама от него. Отдернув руку, я коснулся своей нижней губы. Едва заметный наощупь бугорок кожи, будто я свой пирсинг не надевал уже давно, а не снял его полчаса назад…

- Блин…
- Это еще слишком мягко сказано. Я потом хотел тебе сказать и показать, когда мы хотя бы из города выберемся.
- Зря, больше, чем способности твоих глаз, меня вряд ли что-то уже сможет напугать.
- Том… - ты подался вперед, схватившись за мою куртку, - Том, только не говори, что ты меня боишься.

Я представил, как моя рука гладит тебя по щеке. Ты прикрыл глаза от удовольствия, ощутив прикосновение.

- По-крайней мере, не больше, чем ты – меня.

***

Натали открыла нам дверь после первого же звонка. Вид у нее был усталый и обеспокоенный. Из квартиры доносился запах какого-то лекарства.

- Как же вы не вовремя, заходите быстрее, - проговорила она, впуская нас. – У Джеки всю ночь температура держалась, и он только что заснул. Проходите в гостиную, я сейчас, - она убежала куда-то вглубь квартиры.

Надо же, а я вчера подумал, что она соврала про то, что у нее сын заболел. Мне почему-то показалось, что, когда я снял с ее шеи цепочку, не прикоснувшись к ней пальцем, она испугалась. И потому решила не оставаться с нами. Даже хорошо, что я ошибся, потому что нам сейчас ее испуг бы только помешал.

- Натали, у нас очень мало времени, - заговорил ты, как только она появилась в дверях гостиной. - Мне жаль, что мы не дадим тебе отдохнуть после бессонной ночи, но… Нам очень нужна твоя помощь.

Склонив голову на бок, Ната поморщилась от пряди волос, свесившейся ей на щеку. Тяжело вздохнула, стянула резинку с хвоста длинных светлых волос и, снова быстро перехватив ею волосы, ответила:

- Ладно. Ты – варишь кофе, - указала она на меня пальцем, - ты – идешь за сигаретами, какие, надеюсь, помнишь, - теперь ее палец указывал на тебя. – Как управитесь, я – в мастерской.

С этими словами она вышла из гостиной, видимо, направившись в комнату, оборудованную не хуже любого косметического салона. Ты пошел за ней, по дороге предлагая ей свои сигареты и принимаясь объяснять, почему нам с тобой на улицу сейчас лучше не высовываться. Я усмехнулся натиному снисходительному «ну, фиг с тобой, давай сюда свое ковбойское курево» и пошел в сторону кухни.

Кофе как всегда обнаружился на нижней полке холодильника. Довольно быстро управившись с кофемолкой, я высыпал ароматный порошок в турку и, залив водой, поставил на огонь. Интересно, сколько раз я вот так варил кофе, приходя к Нате, чтобы она мне косы подправила или с тобой за компанию? Не сосчитать. Но еще сложнее сказать, когда я буду делать это в следующий раз. И случится ли это вообще? Все, что произошло этим утром, вдруг обрушилось на меня как лавина. Только состояла она не из снега, а из страха и вопросов, на которые нам вряд ли кто-то мог дать ответ. И… наверное, я должен был быть благодарен Анди и Густу за то, что они нашли для нас лекарство, но я в себе этого чувства не находил. Да, то, что происходит с нами сейчас, определенно лучше, чем приговор длиной в два месяца медленного угасания, но… Но только что с нами теперь будет?

Я едва не проследил момент, когда кофе вознамерился сбежать. Собрав на поднос турку, кружки и сахарницу с ложками, я уперся руками в стол и сделал несколько глубоких вдохов. Надо успокоиться. Сейчас нельзя поддаваться панике. Гораздо полезнее будет подумать над тем, куда мы можем уехать. Я взял поднос и осторожно понес его по коридору. Домой мы не поедем – это точно. Мама сразу заметит твои глаза, и с ней сказка о контактных линзах не прокатит.

- Парни, может, вам не стоит так спешить? Может, вы что-то не так поняли… - сказала Натали, когда я вошел в мастерскую.

Ты закрыл каталог краски для волос и отрицательно покачал головой:

- Нет. Поняли мы все правильно, и в качестве подопытных крыс в лабораторию мы не хотим, - ты снова открыл каталог. Наверное, не столько для того, чтобы снова его посмотреть, а просто, чтобы чем-то занять руки. Оттенок платинового локона, который ты принялся теребить пальцем, мне отчаянно не понравился. – И потом, понимаешь, мы ведь уедем надолго и талисман с собой точно брать не станем. Кто знает, вдруг эти наши странные способности постепенно исчезнут?
- Вам виднее, - Ната взяла протянутую ей кружку и сделала большой глоток. – М-м-м, кажется, я начинаю чувствовать себя человеком, - улыбнулась она коричневой жидкости в кружке.

За следующие пять часов мы успели выкурить почти три пачки сигарет, выпить черт знает сколько литров кофе, съесть пару огромных пицц и даже уговорили все же проснувшегося Джеки выпить преотвратительное на вкус лекарство от кашля. Но самое главное сейчас отражалось в большом зеркале: двое стоящих рядом парней почти одинакового роста, с идентично спускающимися по плечам жемчужно-пепельными волосами.

- Аж не верится, - выдохнул ты и слегка потянул себя за волосы, с наращиванием которых Нате пришлось повозиться, потому как на висках они у тебя были очень короткими.
- Да уж… - согласился я. – Честно говоря, я ни тебя, ни себя не узнаю.
- Именно это вам сейчас и нужно, - чуть улыбнулась Натали, оглядывая плоды своих трудов. – Надеюсь, это поможет. Искать ведь будут двух черноволосых братьев, а не совершенно одинаково выглядящих парней-блондинов.

***

Самолет стремительно набирал высоту, а я смотрел на наши крепко сцепленные ладони и понимал, что это уже просто привычка. Что по сравнению с событиями последних дней, полет на самолете – это такой пустяк, что даже легкого беспокойства, не то что страха, не вызывает. Я с восторгом разглядывал огромные замки из пухлых облаков за иллюминатором, и у меня не возникало ни малейшего желания отвернуться. Все познается в сравнении.
Ты улыбнулся, наверное, заметив, куда я только что смотрел.

- Да, проходить таможню с двумя рекламными буклетами туши для ресниц в обложке от паспортов было страшнее, - прошептал ты, наклонившись ко мне.
- Это точно, - согласился я, с легкой дрожью вспоминая, как ты снял темные очки, увидев широко распахнутые от удивления глаза служащего аэропорта, когда он открыл твой «паспорт». Тебе ведь даже не потребовались слова, ты каким-то образом убедил его в том, что он держит в руках наши удостоверения личности, одним взглядом.
- Том, а там хотя бы по-английски говорят? – спросил вдруг ты о стране, куда мы решили отправиться.

0

46

Глава 7,5.

Танго.

Bill’s POV

Большая алая коробка, перевязанная золотой лентой, оказалась удивительно легкой. Я расписался в блокноте, протянутом посыльным, и ногой захлопнул за ним дверь, потому что удержать этот неизвестно кем и по какому поводу посланный подарок у меня получалось только двумя руками. Гадая, что же может оказаться внутри, я слегка потряс коробку, но кроме едва слышного шуршания и какого-то глухого стука на дне, ничего не услышал. М-да… почему-то мне совсем не хочется это открывать. Неприятный холодок пробежался по спине, а в гостиной, как назло кто-то прибавил громкость телевизора, чтобы послушать очередные новости про «охотников за ребрами».

Я обхватил коробку поудобнее и пошел в гостиную. Может быть, это и не мне вовсе. А Тому, Густу или Гео.

- Прикинь, одна тетка отломала ребро своему начальнику! – завопил Том, как только я показался в дверях. – Работала-работала у него в конторе лет десять, а потом – раз – схватила ножик для бумаг, распотрошила ему бок и отломала ребро… - продолжал он пересказывать мне историю еще одного человека, у которого что-то переклинило в мозгах, а досталось тому, кто оказался рядом. – А это чего за хрень? – показал он пальцем на коробку, уже поставленную мной на журнальный столик.
- Не знаю, вот только что посыльный принес… - я выхватил у него из руки пачку чипсов, пытаясь отвлечься от дурацких мыслей насчет содержимого коробки. Жареная картошка приятно захрустела на зубах, но думать мне это, к сожалению, не помешало. – И открывать мне это как-то…
- Главное, чтоб там была не бомба, - философски заметил Густав, чуть выглядывая из-за газеты, которую увлеченно читал у окна.
- Не, там, наверное, ребра! – хохоча своей шутке, проорал Георг, в два прыжка оказываясь рядом со столиком.
- Блин, Гео… - я пихнул его в бок и бросил чипсы на диван. Перспектива смотреть на окровавленные человеческие ребра с набитым ртом меня ни с какой стороны не привлекала.
- Ну а чо, ни одного ж пока не нашли. Не жрут же они их, после того, как из своих жертв вытаскивают, - принялся защищать свою теорию он.
- Так, всем разойтись! – скомандовал Том, расталкивая нас и устремляясь к коробке. – Прибыл главный эксперт по открыванию неопознанных коробок Каулитц.

Том потянул за свободный конец ленты, предварительно полностью загородив мне обзор своим пышным хвостом из дред.

- Я тебя ночью точно обстригу, - мрачно пообещал я ему и подошел к столику с другой стороны.

А внутри мы нашли запечатанное письмо, подписанное коротким «Деро», CD-диск, красно-золотое платье, и… сапоги на тонких каблуках. Я взял письмо, быстро разорвал конверт и пробежал глазами несколько написанных крупно-округлым почерком абзацев.

- Том, мы с тобой, кажется, влипли, - пробормотал я, дочитав до конца. – Деро, этот чувак из Oomph, хочет, чтобы я снялся у него в клипе… вот в этом, - я приподнял край платья двумя пальцами, как будто мог об него испачкаться.
- А у него с головой как?! – тут же возмутился Том и выхватил у меня письмо.
- Не, ну это, Билл, конечно, дело твое личное, – сказал подошедший к нам Густав, взял платье за обильно украшенный черно-золотыми кружевами ворот и вкрадчиво поинтересовался: - Но не пошел бы он на х*й с такими предложениями?
- Боюсь, что не пойдет… - тихо проговорил Том и протянул Георгу диск, - включи. Он пишет, что если Билл не согласится, то он продаст это первому встречному журналисту.

Мы все развернулись к телевизору, напряженно всматриваясь в экран, на котором появились Том и я. Одна из наших танцевальных «репетиций». Мы часто устраиваем себе такие развлечения. Нигде потом, конечно, эти танцы не танцуем, так просто… не хочется забывать то, чем с такой страстью занимались с первого класса школы. Для нас это просто способ отдохнуть и побыть вдвоем, наслаждаясь такой близостью, которую нам не может подарить даже секс.

И, словно слыша мои мысли, наши экранные прикосновения становились все более откровенными. Я почувствовал, как внутри все сжалось, когда Том потянул меня за волосы, заставляя откинуть голову назад, и принялся целовать, одновременно забираясь руками мне под футболку…

- Черт… - прошептал Том, нажимая на кнопку извлечения диска и тактично оставляя все то, что произошло между нами после, за кадром. Любой человек, которому в руки попадет это видео, о тактичности наверняка и не вспомнит.

- Серьезный компромат. Если я правильно дофантазировал, что там дальше, - сказал резко посерьезневший Георг. – Хотелось бы только знать, какая сволочь это могла снять.
- Теперь уже неважно, - обреченно проговорил я, садясь на диван и пытаясь на глаз прикинуть, смогу ли я хоть шаг сделать в лежавших передо мной сапогах.

***

Выпрямить спину, расправить плечи и приподнять подбородок. Именно так я жил с самого утра следующего дня. Но не потому что заботился о правильной осанке во время танца. Просто только в таком положении мне удавалось сдержать истерику, подкатившую к горлу еще с утра, когда я понял, что в присланных мне сапогах едва ли могу сделать пару шагов. Слишком тонкие и высокие каблуки. А еще это платье – длинные лоскуты золотисто-алой ткани, конечно, не так сковывали движения, как если бы подол был цельным, но… Черт возьми, я умею танцевать, я могу делать это профессионально, потому что мы с Томом занимаемся этим с восьми лет, но не в такой же одежде! «Я могу», - повторял я себе, закрывая глаза и тут же открывая их, чтобы пройти еще раз от стены и до стены. Я могу.

«Я могу», - прошептал я, входя в просторное помещение, где должны были проходить съемки клипа, такой походкой, которой, как сказала мне Натали, учатся на протяжении нескольких месяцев но, не у всех в итоге получается. Не знаю, насколько это было правдой, а насколько желанием подбодрить меня, но двигался я вполне уверенно, а это вселяло надежду на то, что я буду в состоянии танцевать даже в такой непривычной обуви.

- А я боялся, что ты предпочтешь танцам скандальную рекламу, - с улыбкой протянул мне руку Деро. Я ответил на рукопожатие, неловко царапнув его слишком длинными ногтями. Ната предложила мне нарастить их длиннее обычного и покрасить в цвет платья, чтобы отвлечь внимание от формы кистей, и я согласился. Пусть половину моего лица и скрывает маска, но мой обычный черный цвет ногтей мог бы навести многих на размышления. После выхода нашего первого альбома я твердо усвоил, что недооценивать фанатов группы «Токио Хотель» не стоит.
- Можешь считать, что твой шантаж удался. Спасибо, что хотя бы лицо разрешил закрыть, - сказал я, подозрительно посматривая на мужчину, чуть ли не бежавшего к нам с каким-то ножами в руках. Это еще что…
- Ну, я просто не хотел, чтобы тебе продюсеры голову оторвали за такое сотрудничество, - его улыбка стала какой-то хищной, как будто именно моя оторванная голова его и интересовала. – Кстати, у моего клипмейкера появилась интересная идея, как дополнить твой костюм.

Интересной идеей оказались черные эластичные ленты, к которым были прикреплены небольшие, на вид острые кинжалы. Закреплялось все это безобразие на бедрах, на манер подвязок, поддерживающих чулки. Отвратительно по-женски. А еще эта конструкция цеплялась за платье. Не в меру креативный клипмейкер тут же нашел выход: отхватил ножницами примерно по половине лоскутов спереди платья. Мало того, что разрезы и раньше до неприличия открывали ноги при каждом шаге, так теперь еще и платье можно было назвать длинным только сзади, а спереди… Лучше не смотреть. Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Спокойно. Несколько часов позора, и все закончится. Зато мы с Томом сможем сохранить в тайне то, что предназначено только для нас двоих.

«In deinen Hueften*» - так называлась песня, под которую нам предстояло танцевать. С бедер и начали. Я шел за оператором, медленно откатывающим назад камеру, которая крупным планом снимала бесстыдно распахивающееся на моих бедрах платье. Точнее платья там был минимум, в основном – обнаженная кожа и блеск оказавшегося вполне настоящим оружия.

А потом был сам танец. Как оказалось, танцуем мы оба хорошо. Выяснив это, клипмейкер решил не заморачиваться на подробной постановке танца, а снять его фрагменты. Для чего попросил нас импровизировать.

Танго. Жестковатая для импровизаций музыка песни, или… мы же нам просто нужно было время, чтобы почувствовать друг друга. Меня пугало то, что Деро был выше меня на пол головы. Вызывало отвращение и то, что он был явно сильнее. А я привык танцевать с равным, только по собственному желанию позволяя доминировать над собой.

Здесь же у меня не было выбора. И… хуже всего было то, что мне это нравилось.

«Ты слишком юн,
Беспечен, чтобы мыслить.
Ты слишком юн
И похотлив, чтобы понять.
Все неизвестное
В тебе рождает страсть», -

пел голос, который мне раньше иногда нравилось слушать. И который я уже никогда не смогу слушать спокойно. Потому что чувствую именно то, о чем он поет сейчас.

Мне жарко от каждого его прикосновения. Каждое мимолетное касание отдается во мне непонятно откуда взявшейся страстью. Провоцирует двигаться все откровеннее.

- Мне нравится, как ты танцуешь, - сказал я, наслаждаясь тем, как плавно скользит кожа сапога по ткани его брюк.
- Спасибо, - довольно улыбнулся Деро и резко развернул меня, обхватил за плечи, заставляя шагать вместе с ним назад.
- Только я не понимаю, зачем тебе я, - заговорил я о том, что действительно меня озадачило. Ведь, несмотря на платье, каблуки, длинные волосы и скрытое маской лицо, на девушку я ну нисколько не был похож.
- Мне хочется оригинальности, - прошептал он возле моего уха, зарываясь ладонью в мои волосы. – А даже самая талантливая танцовщица выглядела бы на твоем месте обыкновенно, - его хрипловатый голос звучал для меня громче песни, резонировал в висках, распадаясь отзвуками по венам. Случайно задев рукоятку одного из ножей, я едва успел поймать его, стремительно выскользнувший из ненадежного крепления.
- Мало ли умеющих танцевать парней? – лезвие ножа приятно коснулась его горла. Внезапное желание надавить чуть сильнее. Нельзя. Но…
- Много, - Деро обхватил мое запястье сильной ладонью, поднял вверх. – Но это платье может смотреться так сексуально только на тебе.

Запястье пронзила боль, я выпустил нож, закусывая губу, чтобы не закричать.

Негромкие аплодисменты съемочной группы. Наше небольшое сражение понравилось всем. А мы продолжали. Отдаваясь музыке, друг другу, неожиданным, но, выглядящим со стороны такими естественными, желаниям. Мне же до тошноты было противно то, как сильно возбуждает меня этот совершенно чужой человек. Незнакомый, нелюбимый, не Том. Все его прикосновения – до дрожи, все слова – до головокружения, все взгляды – опьяняли до полу-безумия. Финальные аккорды. А я не хочу, чтобы все заканчивалось. Еще ближе. И, подхватив меня под спину, он медленно наклоняется надо мной. Так хочу… Не могу сопротивляться и целую его.

Всё. Тишина. Все что-то говорят. Деро отходит к клипмейкеру. Натали поправляет мою размазавшуюся помаду…

***

Tom’s POV

От звуков «Spring nicht» мне хотелось побиться головой о стену, а потом об эту же стену разнести жесткий диск компьютера, где это безобразие было записано. Так отвратительно я еще никогда не играл. А все потому, что я думаю сейчас совсем не о песне.

- Дэйв, может, я завтра запишу свою партию, а? – взмолился я, глядя на своего продюсера.
- Ну ладно, но… завтра – чтобы точно, - он выключил раздражавшую меня запись. – Ты сегодня странный какой-то, случилось что?
- Да… не, все нормально, - пробормотал я, сгребая со стола в рюкзак телефон. – Все, увидимся завтра, - я сорвался с места и выбежал из студии. Я не могу ждать, пока эти чертовы съемки закончатся, я должен быть там.

И уже через двадцать минут, я шел по коридору, разыскивая комнату, куда, как мне сказали, мой брат ушел, чтобы немного отдохнуть. А я ведь так его и не видел в этой одежде – дома он наотрез отказался все это надевать.

Но мне повезло. Вдалеке показался силуэт в красно-золотом. Лоскуты, на которые был разрезан подол платья, развевались от быстрого шага, стук каблуков, гордо выпрямленная спина, не скрытая тканью, черным шелком струящиеся волосы… Только я успел залюбоваться, как Билл, видимо, почувствовав мой пристальный взгляд, обернулся, слегка пугая меня, закрывавшей пол лица маской и кроваво-красными от помады губами.

- Том… - как-то испуганно произнес он. – Ты зачем приехал?
- Хотел на тебя посмотреть, - честно сознался я.
- Я же просил! – Билл раздраженно толкнул дверь и вошел в нее. – Я не хочу, чтобы ты меня в этом видел, - я вошел вслед за ним. Он снова повернулся ко мне спиной. Упираясь руками в стол, он тяжело дышал, как будто по коридору он сейчас не спокойно шел, а бежал. – Том, уйди, пожалуйста, - тихо попросил он.
- Билл, я…
- Я тебя очень прошу, просто уйди! – неожиданно закричал он и развернулся, стягивая с лица маску. – Уйди…

Но я не мог. Теперь точно не мог оставить его здесь одного, потому что в самых родных и дорогих мне глазах блестели слезы. Черт… Что же его там делать заставили?! Вроде только намечалось танец снимать…

Я быстро подошел к нему, обхватил за плечи, притягивая к себе, согревая ладонями оказавшуюся очень холодной кожу его плеч и спины. На стол рядом с нами запрыгнула белая кошка. Я улыбнулся. Все понятно.

- Успокойся, успокойся, я здесь, все хорошо. Все скоро закончится, - шептал я, а брат пытался вырваться из моих рук, не позволял мне подойти вплотную, прижаться к нему.
- Том… - он снова толкнул меня, но я не отпустил, только сильнее притянул его к себе, наконец-то чувствуя его всем телом. И понимая, что он хотел скрыть.

Сдержать нервный смех у меня не получилось. Я сразу придушил просыпающуюся ревность – не время сейчас, и спросил:

- И это все, из-за чего ты так переживаешь?

Билл, ничего не говоря, кивнул. Посмотрел в сторону, тут же облегченно вздыхая – тоже кошку заметил.

- Ну, разве ж это проблема? – я немного отстранился от него, нащупывая у самого горла молнию, на которую, как я вчера успел заметить, застегивалось платье. – Сейчас мы все исправим, - уверенно пообещал я, подталкивая его к столу и дразня легкими прикосновениями его уже обнаженную грудь, проводя по напрягающемуся животу… Но Билл поймал меня за руки, больно вдавив в кожу длинные красные ногти. Вот это Ната постаралась…
- Я не хочу так, - сказал он, глядя на меня взглядом, в котором не осталось и следа от испуга и смущения, которые я там видел буквально несколько секунд назад. Алые губы изогнулись в многообещающей ухмылке.
- Понимаю, - мягко, так, чтобы не злить, произнес я. – Хорошо. В этом танце вести будешь ты.

У меня закружилась голова от того, как неожиданно и резко Билл развернул меня к себе спиной. Горячее дыхание коснулось шеи, пальцы, несмотря на длину ногтей, ловко расстегнули ремень на моих джинсах. Билл прикусил кожу между мои плечом и шеей и, шумно втягивая носом запах моей кожи, прошептал:

- Как же мне тебя там не хватало…

***

В павильон, где проходили съемки клипа, мы возвращались вдвоем. Я шел рядом с братом и не мог не смотреть на его губы. В удовлетворенной расслабленности, наполнявшей меня в тот момент, не хватало только одной маленькой детали – вкуса этой чертовой помады. До сумасшествия хотелось почувствовать его, и размазать этот алый цвет по его лицу…

- Дома, - улыбнулся мне Билл и пошел к группе людей, стоявшей возле камеры.

Оказалось, что все эпизоды уже были отсняты. Но Деро, то ли вдохновившись тем, как мой брат танцует, то ли еще из каких извращенских соображений, попросил его станцевать с ним еще раз. И потому все уже расходились, только оператор еще возился с аппаратурой. Но и он через пару минут ушел.

Я остановился у дальнего, тщательно занавешенного окна, где меня было практически не видно из-за каких-то накрытых светлой тканью декораций. Спрятался я там намеренно: и с Деро общаться не хотелось, и, чтобы меня видел брат, тоже желания не было – я знал, что его это смущает.

Большой, ярко освещенный квадрат паркета. Тонкая фигура в красном, первые аккорды песни, сверкающие в разрезах яркой ткани лезвия ножей… Контраст массивной фигуры Деро и тонкого, смягченного разлетающейся тканью силуэта брата, завораживал. Они двигались, вторя резковатой мелодии. Деро – немного тяжеловато, Билл… со такой страстью и естественностью, какую до сегодняшнего дня видел только я…

Вскрик брата вырвал меня из ревнивых мыслей. Сверкнувший в руке Деро нож заставил сердце замереть. Я бросился вперед, путаясь в собственных штанах, не успевая, но стремясь остановить занесенное лезвие. Алая ткань разошлась, обнажая кожу, и нож раскрыл ее так же, освобождая кровь, вгрызаясь глубже.
Не тормозя, я врезался в плечо Деро, отталкивая его, выбивая из руки оружие. Бросился к брату, приподнимая его, прося посмотреть на меня…

- Билл, Билл, ты помнишь? Кошка? Ты помнишь?
- Да, - ответил он, зажмурился и простонал: - Как же больно... Том… - он сжал мои ладони в своих.

Сон разлетелся на мелкие осколки, оставляя нас в темноте.

«In deinen Hueften*» - «В твоих бедрах».

0

47

Глава 8.

На краю света.

Tom’s POV

Гул турбин самолета, голоса людей, ладонь, изо всех сил сжимающая мою. Твоя. Я сразу открыл глаза.

- Билл, ты…
- Проснулся уже, проснулся, - ты вымученно улыбнулся мне и приподнял свитер на правом боку. – Блин… когда он меня порезал, я засомневался, что это сон.
- Да уж, жертва охотника за ребрами, - усмехнулся я и дотронулся до совершенно невредимой кожи, под которой прекрасно прощупывались ребра – все на месте, все целые. Ужас, нахлынувший на меня во сне, начал постепенно ослабевать. – Зато, какой был танец!

Ты мечтательно закатил глаза, потянул меня за локоть к себе, придвигаясь и закрывая мою руку свитером. Я, даже не пытаясь противостоять искушению, обнял тебя, притягивая ближе, насколько позволял подлокотник, и зарылся лицом в твои волосы. Незнакомый запах пополам с твоим. Нет, не неприятно. Просто что-то новое, к чему еще предстоит привыкнуть.

- Да, жаль, что мы с тобой танцы забросили, как только стало понятно, что нам светит музыкальная карьера, - вздохнул ты.
- У нас теперь куча свободного времени…
- Лучше бы его не было, - мрачно проговорил ты.

И я с тобой был полностью согласен. Я также предпочел бы быть где угодно: в толпе фанатов, жаждущих автографов, на сцене, в студии звукозаписи, перед объективом фото или видеокамеры, - не важно где, лишь бы не в самолете, направляющемся в незнакомую страну. И словно вторя нашим невеселым мыслям, стюардесса стала объявлять о посадке: нас приветствует аэропорт города Нук, температура воздуха в последний день августа даже для Гренландии слишком низкая: минус пять, сильный ветер…

***

Вереница людей медленно продвигалась к выходу из самолета, и мы, тоже поднявшиеся со своих мест, так же меланхолично-неспешно шли вперед вместе со всеми. Ты обхватил меня за плечи и, поглядывая в иллюминаторы, только изредка вздыхал.

- Что, сейчас будем гостиницу искать? – спросил ты.
- Нет, гостиница нам точно не нужна, - сказал я, радуясь, что примерно год назад мне пришла в голову сумасбродная мысль – приобрести дом в одном из городов Гренландии. Тогда просто хотелось необычного места, где мы с тобой могли бы время от времени уединяться. А сейчас это оказалось как нельзя кстати. Надо же, как сильно эта странная болезнь и связанные с ней события загромождали мой мозг: настолько, что я даже не подумал рассказать тебе об этой странной покупке. – Около года назад я купил дом в Якобсхавне, или если называть этот город по-местному, в Иллулиссате.
- Да? – от удивления ты даже остановился, заглянул мне в лицо, пытаясь понять, не шучу ли я. – А почему ты мне ничего не говорил?
- Просто… У нас с тобой как раз тогда начались проблемы со снами, - я потянул тебя за собой, потому что сзади кто-то начал возмущаться, что мы всех задерживаем. – И как-то было не до этого.
- Том… - ты еще крепче обнял меня и прошептал мне на ухо: - Ты знаешь, что ты у меня просто чудо?
- Ну-у, - с улыбкой протянул я, - иногда – знаю, а бывает и сомнения заедают.

Громко смеясь, мы дошли, наконец, до выхода и уже через несколько минут загружались в автобус, пытаясь спрятаться в капюшонах курток от пронизывающе холодного ветра. Гренландия безразлично приняла нас в свои ледяные объятия.

***

Добираться до Якобсхавна пришлось, благодаря отсутствию дорог между городами Гренландии, на вертолете. Здесь в конце лета еще действуют авиарейсы, соединяющие крупные населенные пункты, но в этом году их отменили раньше обычного из-за какого-то циклона, принесшего очень неустойчивую погоду. Ты, узнав о таком экстремальном виде транспорта, ничего не сказал, только сел ко мне максимально близко, насколько позволяло присутствие еще нескольких пассажиров, зарылся носом в меховой воротник и стал смотреть в иллюминатор. Мне тоже было холодно. Не знаю, почему. Ведь мы уезжали в дождливый, практически осенний день, и погода была не особенно теплой, от силы плюс десять-пятнадцать. Здесь же, хотя и без снега, все, казалось, дышало холодом. И унылая осенняя степь внизу, и тусклые отблески заходящего солнца, и даже сам воздух. Должно быть, дело было вовсе не в том, что нас окружало, а в нас самих. В одиночестве, шаг в которое мы сейчас делали добровольно, полностью осознавая, что пути назад может не быть. Наши родные, с которыми у нас не было возможности попрощаться, наши друзья, которые искренне пытались нам помочь, вся наша прежняя жизнь, так щедро пропитанная музыкой, творчеством и любовью, осталась позади, став не более реальной, чем сны, теперь исправно приходящие к нам каждый раз, когда мы засыпаем. Я взял тебя за руку, надежно упрятанную в теплую перчатку. Все, что есть у нас теперь – наше родство и любовь, стянувшая нити кровных уз еще крепче. Ты улыбнулся мне. Едва заметно – уголками губ и чуть ярче вспыхнувшими зелеными искрами в глазах. Говорить из-за грохота мотора было невозможно, но я знал, что ты почувствовал все, о чем я думал. Пусть не словами, оформленными в логичные мысли, но образами, оттенками эмоций, частотой пульса.

В город мы прибыли, к моему сожалению, когда совсем стемнело. Я так хотел показать тебе головокружительно красивый фьорд и очень близко проплывающие от берега айсберги, но пришлось отложить это до завтра. Учитывая, сколько у нас еще намечается таких «завтра», я боялся, что у этой страны не хватит привлекательности, чтобы компенсировать наше вынужденное безделье. Чтобы оставаться как можно менее заметными, нам придется изображать туристов, благо новый банковский счет, открытый нами еще до отлета, позволит делать это хоть всю жизнь. Но как нам, привыкшим к плотному графику любимой работы, освобождавшей нас лишь на день два, да на неделю перед рождеством, существовать, практически ничего не делая?

- Далеко еще? – спросил ты, избавляя меня от неприятных вариантов ответа на собственный вопрос.
- Нет, не думаю, - я вытащил из кармана листок, на котором был записан адрес нашего дома, и сверился с ним еще раз. Так, на всякий случай, потому что дорогу я помнил на удивление отчетливо, будто был здесь не позднее, чем вчера. Скорее всего, так замечательно моя память работала не без помощи загадочных фиолетовых шариков. - Еще квартала полтора, и мы будем дома.

Это так странно прозвучало на улице, заполненной преимущественно одноэтажными домами и освещенной тусклыми, редкими фонарями... Но ты только вздохнул и, еще ниже надвинув капюшон, покорно пошел дальше.

***

- А здесь даже уютно, - задумчиво произнес ты, оглядывая небольшую гостиную с простой мебелью, проводя ладонью по полке над камином и удивленно приподнимая брови, заметив тройные стекла в рамах окон.
- Я знал, что тебе понравится, - я бросил оттянувшую руку дорожную сумку на диван.
- Надо же… Примерно год назад я со страхом думал, что ты тайком с кем-то встречаешься, потому и исчезаешь на день, а иногда – и на два, - вдруг сказал ты и, прижимая к себе снятую куртку, остановился посреди комнаты. Дом встретил нас неожиданным теплом, по всей видимости, центральное отопление работало довольно хорошо. Только тебе, похоже, сейчас бы и крепчавший снаружи мороз был бы безразличен – так сильно неприятные воспоминания захватили тебя. – А ты всего лишь ездил сюда, выбирал дом, покупал мебель, хотел удивить меня… - Растерянность и боль в твоих глазах меня совсем не радовали. Я и не думал, что тебя так сильно напрягало мое отсутствие. Тем более что Дэвид помогал мне придумывать достаточно реальные причины отъездов.
- Билл, я…
- Не оправдывайся, я не меньше виноват, чем ты. Ведь я же мог тебе поверить и не позволять себе сомневаться, - ты кинул куртку поверх моей сумки и подошел ко мне. – Просто я как всегда чувствовал, что ты врешь, а объяснить это никак не получалось.
- Да, мы с тобой друг для друга будто идеальные детекторы лжи. Помнишь, как Дэвид пытался научить нас играть в покер?

Мы засмеялись, вспоминая, как быстро освоили правила этой карточной игры, но так и не смогли научиться обманывать друг друга. Блеф, так необходимый для того, чтобы ввести в заблуждение противника, каждый раз оборачивался своеобразным научно-цирковым аттракционом, исход которого, впрочем, предсказать можно было с точностью до ста процентов.

***

Ломтики томатов постепенно покрывали тонко-острый слой горчицы на хлебе. Я завороженно наблюдал, как ты рассыпаешь по красному измельченную зелень. Сухие частички пристают к твоим непривычно лишенным лакового покрытия ногтям, но ты и не думаешь их смывать. Слизываешь и принимаешься покрывать получившиеся слоем майонеза, чтобы после отправить все это в духовку. Наше блюдо без названия, потому что мы всегда звали его просто «нашим», с того самого момента, когда нам было лет по восемь, и ты придумал и приготовил его впервые. А я понял, что обожаю наблюдать за тем, как ты готовишь. У этого удовольствия есть две стороны: одна – внешняя и очень эгоистичная – только я знаю об этом твоем таланте; другая – внутренняя – мне нравится смотреть, как ты делаешь то, что тебе нравится. Сцена и кухня – два категорически разных, можно сказать, даже противоречивых места. Таких же противоречивых, как ты сам.

- Ну вот, минут двадцать, и можно будет поесть, - сказал ты, нажимая кнопки на телефоне. Наверное, таймер устанавливал.

Пробка вышла из бутылки с легким хлопком, несильно ударившись о мою ладонь, и я поспешил разлить активно запенившееся шампанское по двум высоким стаканам – другой посуды здесь пока еще нет. Но, надеюсь, это мы скоро исправим, как и многое, чего еще недостает этому дому… Я едва не разжал пальцы и не уронил бутылку, когда из динамика твоего сотового раздались немного искаженные, но все равно прекрасные аккорды песни «Скорпионс»:

“Let me take you faraway,
You’d like a holiday.
Let me take you faraway,
You’d like a holiday.
It changes the cold days for the sun,
A good time and fun…”

Надо же, именно как в этой песне, я увез тебя на остров, который очень-очень далеко от дома. В наш отпуск, рискующий затянуться на неопределенный период времени. И только от нас зависит, как мы его проведем. Я вытащил из кармана плеер и протянул тебе. Там, в отдельной папке у меня всегда хранится немалое количество песен этой группы. Последняя маленькая деталь, которую мы друг от друга зачем-то продолжаем скрывать. Почти не имеющая значения мелочь, из каких строится жизнь.

Ты быстро просмотрел каталог файлов. Увидел знакомое название. Растерянно улыбнулся и посмотрел на меня. Я кивнул: и я люблю, но не говорил. Радость, заискрившаяся в твоих глазах, прошлась теплом по моей коже. Только нам с тобой доступно это непонятное никому счастье – понять, что мы одинаковы во всем.

- С днем рождения, - сказал ты, касаясь краем стакана горлышка бутылки, которую я все еще продолжал сжимать в руке.

Смешные глаза настенных часов, изображавших кота, остановились, и тихий «мяв» сообщил о том, что настала полночь. Первое сентября. Никогда не думал, что двадцать первый день рождения нам придется отметить в стране, которую смело можно назвать краем света…

***

Светло-зеленые стены спальни, подсвеченные четырьмя светильниками, огромное зеркало в позолоченной раме справа и низкая кровать – все замерло в какой-то напряженной тишине. Помню, обстановку этой комнаты я так и не закончил, решил оставить простор и для твоей фантазии, а сегодня мы вошли сюда и поняли, что лучше оставить ее такой, полной свободного пространства. И пока мы находились здесь вдвоем, все было нормально, но как только ты ушел в ванную, мне стало как-то не по себе. Слишком пусто без тебя, или дело в чем-то другом…

Я встряхнул подушку еще раз, и она, наконец-то, соизволила полностью уместиться в наволочке. Все, надо выбросить из головы все мысли и успокоиться. Здесь нас не найдут. Сняв халат, я, недолго думая, бросил его на пол рядом с кроватью и забрался под одеяло. Новое постельное белье казалось грубым, прикасалось к коже неприятной прохладой, и запах у него был… чужой и от этого как будто неприятный. Наверняка просто игра моего воображения. Вот сейчас ты придешь, и я перестану думать эти глупости. Ты… Внутри у меня снова словно прозвучал обрывок какой-то мелодии, но только не все струны гитары, на которой ее играли, были настроены верно. Что-то было не так, слегка дрожало, фальшивило, искажало казавшееся идеально спокойным течение событий. И причиной этому вряд ли были расшатанные нервы или выпитое нами спиртное…

- Спишь?

От звука твоего голоса и неожиданного прикосновения к щеке я вздрогнул, наверное, успел задремать. С усилием заставив себя раскрыть глаза, я увидел тебя, стоящего рядом с кроватью. Почему-то ты был полностью одет, как будто собрался куда-то идти.

- Нет, вроде… Учти, здесь в три часа ночи все закрыто, так что зря ты… - начал говорить я, но ты меня перебил:
- Я никуда не пойду, - сказал ты и замолчал.
- А зачем оделся?
- Том… - ты сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, все больше и больше пугая меня, и решительно задрав рукав кофты, сказал: - Том, на моей коже не осталось ни одной татуировки.

Ошеломленно пытаясь осмыслить твои слова, я смотрел на твое предплечье. Обычная, ровная кожа. Почти без загара, потому что мы все лето провели в городе. Но без твоей привычной Свободы’89. Как будто ее и не было там никогда...

- Но как? – только и смог выговорить я, неверяще проводя пальцами по месту, совсем недавно изрисованному витиеватым шрифтом.
- Не знаю, - пожал плечами ты. Растерянный и испуганный.
- Так, иди-ка сюда, - я подвинулся на середину кровати, и, как только ты сел рядом, расстегнул молнию твоей кофты, потом - застежку джинсов. Звезды на твоем животе тоже не было. Как и размашистой надписи на боку. Выпутавшись из одеяла, я встал на колени, у тебя за спиной, убрал волосы и потянул вязаный воротник вниз.
- И эта исчезла, да? – тихо спросил ты.
- Да, - подтвердил я и провел ладонью по твоей лишенной каких-либо рисунков шее.

Ты отодвинулся от меня и, обхватив себя руками, уперся лбом в колени.

- Том, - тихо позвал ты, - Том, а ты меня вообще еще узнаешь? Пирсинг, глаза, волосы, а теперь еще и…
- Перестань, зачем ты так? Ну как я могу тебя не узнавать? Сам-то подумай, что говоришь, - попытался я объяснить тебе абсурдность твоего вопроса. Ты – это ты, как бы ни изменялась твоя внешность. Но судя по отсутствию реакции на мои слова, ты этого не понимал.

Слова никогда не значили для нас много. Мама говорит, что, когда мы были маленькими, она очень боялась, что мы вообще не научимся говорить, ведь нам с тобой это было попросту не нужно – мы легко общались, не произнося ни звука. Только ее страх был напрасным. Наша возможность чувствовать друг друга никогда не принесет нам вреда, она – это то, что всегда спасает нас. И сейчас я осторожно обнял тебя, чтобы ты ощутил мое тепло, получил очередное подтверждение тому, что между нами вряд ли что-то или кто-то сможет встать. Ты тяжело вздохнул и попытался высвободиться из моих рук, но я не отпустил. Прижался щекой к твоей спине, наслаждаясь теплотой кожи. Коснулся губами основания шеи там, где раньше был изображен логотип нашей группы. Едва уловимый запах кожи манил, и я вдохнул его еще и еще раз. Но этого мне было мало. Гладкая, нетронутая темно-синим узором – действительно твоя – кожа пробуждала во мне целый водоворот сильных и несколько странных желаний. Я не стал сопротивляться себе и легко, не так, чтобы причинить боль, прикусил твою шею. Провел языком по месту укуса, чувствуя, как возбуждение стремительно распространяется по всему телу, захватывая в плен мысли и заставляя отмечать твою шею и плечи все новыми отпечатками моих зубов. Растворяться в родном запахе и вкусе, терять голову от того, как ты, пытаясь не издавать ни звука, едва слышно постанываешь от каждого моего прикосновения.

Ты медленно расслаблялся, перестал вырываться, а потом и вовсе развернулся в моих руках, позволяя раздевать себя. Целовал меня с плохо скрытым отчаянием, будто боялся, что оттолкну. Верил мне, жадно ловил прикосновения, глазами просил больше, отпускал все мучившие тебя страхи, растворяя их в терпко-сладком удовольствии

0

48

Глава 8,5

Три последних часа.

Tom’s POV

Утро началось с твоего звонка: минут пять, пробиваясь сквозь жуткие помехи, ты пытался мне объяснить, почему так рано уехал в студию. Спросонья я так ничего и не понял, а телефон отключился. Совсем. В последнее время не только сотовая связь оставляет желать лучшего…

Поворчав себе под нос о том, что это состояние необъявленной, но назревающей войны с Ираном достало, я поплелся на кухню. Вид еды в холодильнике меня не воодушевил, и я, наскоро умывшись и выпив чаю, решил отправиться следом за тобой и выяснить все лично. И даже служба вызова такси, казалось, поддержала мою идею, сообщив, что машина подъедет к нашему дому через пятнадцать минут. М-да, прошло всего-то полгода с начала этого проклятого топливного кризиса, а я уже с трудом верю, что недавно мы с тобой раздумывали о том, стоит ли нам покупать четвертую машину, или трех с нас хватит.

Привычные для Лос-Анджелеса утренние и вечерние пробки на дорогах канули в Лету вместе со стабильностью и привлекательностью страны, где мы с тобой когда-то мечтали жить, и совсем скоро я шагал по ставшему хорошо знакомым за последние месяцы коридору. Сегодня здесь как-то слишком много людей. И все куда-то спешат. Побыстрее бы нам с тобой разделаться со всеми формальностями, связанными с выходом недавно записанного альбома, и уехать домой. Надоело мне здесь.

Я оглянулся, услышав твой голос. Ты стоял у лифтов, держа в руках какие-то бумаги.

- Том? Я и не думал, что ты приедешь. Хотел сказать, что скоро вернусь, а телефон отрубился… - растерянно улыбнулся ты.
- Просто я так и не понял, что ты мне хотел сказать. Что за срочность-то? – задал я не дававший мне покоя вопрос.
- Дэйв позвонил, сказал, что у него самолет через полчаса, потому и попросил меня приехать подписать кое-что. Я домой собирался, да диски в студии оставил…
- Наконец-то готовы? – обрадовался я. Мы закончили запись два месяца назад, а сам диск до сих пор в руках не держали, а все этот чертов кризис.
- Ага, пошли, посмотришь, дизайн – глаза бы мои не видели.

Лифт раскрыл перед нами створки, и я вошел за тобой.

- Ладно, зато за содержание не стыдно, - я коснулся твоего плеча. Несмело. Год, прожитый без ежеминутного прицела фотообъективов, не избавил меня от страха прикосновений в общественных местах. – А чего ты меня-то не разбудил?
- Жалко было, - я не удержался и, проведя по твоей щеке, легко коснулся губ, - мне и потом не надо было звонить, - ты ответил мне таким же прикосновением, прекрасно понимая, что даже, несмотря на медленно тащившийся из-за низкого напряжения лифт, нам не стоит увлекаться.
- Я бы тоже захотел тебе сразу сообщить, как только прикоснулся бы к этому кусочку пластмассы. Я понимаю, - обнял тебя, надеясь, что наш двадцать первый этаж еще не скоро. – Нам нужно уезжать отсюда, и как можно скорее, Билл.
- Да, - согласился ты и, отстранившись, кивнул на раскрывшийся лифт. Черт, ну, как всегда… - Давай заберем наших чудищ и поедем собирать вещи.

Холл двадцать первого этажа встретил нас непривычной тишиной. Обычно здесь не бывает пусто даже поздно ночью – обязательно попадется какая-нибудь не в меру творческая или попросту перебравшая расширяющих сознание веществ личность. Но сегодня, ранним весенним утром, весь этаж как будто вымер… Только из студии, где недавно записывались мы, доносилась песня про супер героя и пахло сигаретным дымом.

- А где все? – спросил я тебя, но ты также удивленно, как и я, оглядывался вокруг, явно не понимая, что происходит.
- Если бы я знал… Слушай, пошли заберем диски и свалим отсюда, как-то здесь зловеще пусто.

Я был с тобой полностью согласен. Комната, где тебе не повезло забыть стопку дисков с действительно крайне плохо напечатанной обложкой, была не заперта, и через несколько минут, забрав этих уродцев, мы снова шли к лифту. Только мне было ужасно любопытно, кто же там слушает песни «The Pretty Reckless», да еще и курит, хотя здесь это запрещено. Я затормозил возле открытой двери и заглянул в нее.

- Тэйлор?

Высокая блондинка обернулась, когда я назвал ее по имени. От неожиданности она едва не выронила сигарету, левой рукой испуганно сжала деку висевшей на одном плече гитары. Мы познакомились с ней, когда заканчивали писать последние треки альбома – она тогда в соседней студии начинала записывать свой. Первый. Мы часто встречались в курилке, обсуждали последние сплетни, болтали о разных глупостях…

- А Том, Билл… Я думала, в здании уже никого нет, - она бросила сигарету в открытую банку колы. Большая белая кошка, испугавшись шипения окурка, встрепенулась и, спрыгнув на пол, с невыразимо гордым видом прошла мимо нас в коридор.
- Что-то случилось? Почему здесь никого не должно быть? – спросил ты.
- А вы что новости не слышали? Иран все-таки объявил нам войну. Я отпустила своих музыкантов, может, кто успеет до дома добраться. Вы же понимаете, какое оружие пойдет в ход …

Твоя ладонь сильно сжала мне плечо. Я смотрел на кукольно красивое лицо Тэйлор, сейчас искаженное непонятной эмоцией, и не понимал, что чувствую сам. Страх? Наверное… Но больше это было похоже на онемение, как после сильного удара – сначала не чувствуешь почти ничего, а через несколько секунд вместе с осознанием серьезности повреждения приходит боль. Как же хорошо, что наша кошка здесь.

- То есть это совсем точно? Не очередное предположение или угроза? Это же значит… - ты не договорил, видимо, испугавшись собственных мыслей. Но от этого они, к сожалению, не стали менее реалистичными. Странно, мы оба поняли, что происходящее нереально, как только увидели нашу пушистую знакомую, но это нисколько не притупило эмоций, которые мы чувствовали согласно «сценарию» этого сна. Нас словно тащило вперед течением бурной реки, и сопротивляться ему не было ни сил, ни желания.
- Да, это точно, - с усталым спокойствием ответила она и закурила новую сигарету. – И это значит, что этому городу осталось жить совсем недолго. Да и всей стране тоже.

Я слушал и не узнавал ни ее всегда такого задорного тона голоса, ни ее саму. Девчонка-скандал превратилась в тень. Яркий цвет ее длинных, едва не касавшихся подола коротенькой юбки волос, вызывающий макияж, вечно рваные чулки и туфли с невероятно высокими каблуками – все было на месте, но утратило свое прежнее пестрое великолепие, как будто погас источник света, наполнявший ее жизнью изнутри.

- А вы ведь еще пару месяцев назад уехать собирались… Как же это все… - она прижала ладонь к дрожащим губам, глубоко вдохнула, глядя в потолок, по всей видимости, таким образом пытаясь не дать пролиться слезам. – А я ведь почти закончила, мне всего две песни осталось записать, - слезы все же покатились по ее щекам, пачкая идеально бледную кожу частичками черных теней и туши для ресниц. Обхватив себя руками, она стояла и плакала посреди заполненной аппаратурой комнаты. Всего лишь маленькая девочка, которой, как и нам с тобой, непосчастливилось повзрослеть слишком рано.

Я ненавижу, когда плачут – дети, женщины, мужчины – не важно, кто. У меня внутри возникает непреодолимый порыв успокоить. У тебя все так же, но ты научился этот порыв сдерживать, в то время как я, сколько ни пытался, не могу. Однако это был не тот момент, когда ты счел нужным, противостоять эмоциям, и через пару мгновений, мы вдвоем обнимали плачущую девушку. Говорить что-либо казалось глупым. Мы в одинаковой ситуации, ведь ее семья живет в Сент-Луисе, туда сейчас добраться не менее сложно, чем и нам домой. Да и внутри этого небоскреба сейчас безопаснее, чем на улицах, где наверняка начались беспорядки… Как хорошо, что в этом помещении нет окон.

- А что это за песни? – неожиданно спросил ты.

Тэй испуганно посмотрела на тебя, наверное, не понимая, о чем ты спрашиваешь.

- Ну, те, что тебе осталось записать, - уточнил ты, протягивая ей салфетку.
- Акустика «Ты заставляешь меня желать смерти» и та, прикольная песенка про лекарство, - ответила Тэйлор, взяв у тебя салфетку и глядя на нее так, будто она не понимала, для чего она ей нужна. – А почему ты спрашиваешь?
- Просто… Электричество есть, техникой мы пользоваться умеем, а учитывая, что Вашингтон подвергнется нападению в первую очередь, у нас в запасе должно быть хотя бы два-три часа.

Я почувствовал, что мои губы растягиваются в улыбке, как-то иррационально, против моей воли. Ты и Тэй улыбались также – не соответствующе моменту и вопреки ему. Мы трое поняли, как проведем несколько часов, которые могут стать последними в нашей жизни.

***

Ты немного неуверенно играешь вступление. И Тэй, щелкнув зажигалкой, выдыхает дым прямо в микрофон и начинает петь:

«Кто-то перепутал мое лекарство,
Кто-то перепутал мое лекарство…»

Твоя неуверенность исчезает, как только ты слышишь звуки ударной установки, место за которой мне пришлось занять. Потом голос гитары Тэйлор дополняет небогатое, но бодрое звучание музыки. Все так слаженно и привычно, будто мы играем вместе несколько лет, будто за стенами этого здания не рушится мир… Но ведь он и не рушится на самом деле, ведь так? Глядя в счастливое, полное задора лицо Тэй, было легче поверить в то, что мы все и правда приняли какое-то не то лекарство, в то, что новости о начавшейся войне, это всего лишь наша общая галлюцинация. Но обреченность, еще ярче раскрашивающая тембр ее голоса, говорила совсем о другом.

Последние слова песни отзвучали, и ты побежал в аппаратную, включить записанный трек с начала. Я и Тэй с опаской смотрели друг на друга, слушая то, что только что сами создали, а ты, появившись в дверях минут через десять с тремя непонятно где раздобытыми бутылками виски, сказал:

- По-моему, это звучит замечательно!

Мы не могли с тобой не согласиться. Мы пили прямо из бутылок, не тратя драгоценное время на поиски каких-либо стаканов, и гордились тем, что нам удалось записать. Мы понимали, что никогда не узнаем, как бы могла зазвучать эта песня, если бы она была записана профессиональными звуковиками и с нормальным количеством музыкантов. Но честнее и пронзительнее, чем сейчас она звучать бы не смогла ни при каких условиях.

- А ведь «Ты заставляешь меня желать смерти» я написала из-за вас двоих – вдруг сказала Тэй, когда мы, немало выпив, но так и не почувствовав действия алкоголя, репетировали одноименную песню.

Мы оба удивленно и с некоторой опаской уставились на нее. Нас можно было назвать, в общем-то, друзьями, но у нас никогда не возникало и намека на романтические чувства к Тэй.

Она усмехнулась и, погладив свою гитару пальцами с изрядно облупившимся от соприкосновения со струнами лаком, успокоила нас:

- Ну, кроме слов «my love» в самом конце, так что зря вы оба так на меня смотрите.

Я с облегчением выдохнул. За все не очень продолжительное время нашего знакомства я привык к тому, что Тэй, она, вроде как, «свой парень», с которым можно поболтать о гитарах, напиться, покурить чего-нибудь веселенького, завалиться на вечеринку к общим знакомым. А как привлекательную девушку я ее никогда не воспринимал, уж, не знаю, почему, ведь этой самой привлекательностью природа наделила ее очень щедро.

- И что же такого ты увидела в наших глазах, от чего тебе захотелось умереть? – озадаченно проговорил ты.
- Силу. У меня такой нет, мне никогда не удастся добиться всего, чего удалось достигнуть вам…
- Это не правда, Тэй, - не смог не возразить я. Потому как я прекрасно знал, насколько она талантлива. Не думаю, что мы с тобой одни такие, которым нравятся ее песни.
- Да, - поддержал меня ты, - тебе… не хватило времени, но ты в этом не виновата.

Тяжелое молчание повисло в комнате после этих твоих слов. До сих пор мы избегали говорить о том, что совсем скоро нам придется испытать на себе всю мощь иранского ядерного оружия, а ты, произнеся это вслух, как будто сделал нависшую над нами угрозу, еще реальнее и страшнее. «Нам нечего бояться», - подумал я, но, посмотрев в твои глаза, увидел такой же загнанный в дальний угол души ужас, какой ощущал сам.

- Спасибо, - едва слышно проговорила Тэй и, низко наклонив голову, с отчаянной злостью ударила по струнам.

Мы присоединились к ней, стараясь не замечать блестевших в ее глазах слез. Я сосредоточился на твоих, сжимающих медиатор пальцах. Я не хочу думать. Мне больше нравится смотреть и слушать, как ты играешь. Ты так редко это делаешь, от того и неидеально, но для меня это всегда особенное удовольствие – еще одно ценное доказательство нашей идентичности. Хриплый, словно насквозь пропитанный сигаретным дымом голос Тейлор идеально сочетался со струнами наших гитар, песня оживала, дарила нам свою горечь, злость и мрачную красоту. Хорошо бы, если бы это никогда не закончилось. Это, неожиданно оказавшееся таким идеальным времяпрепровождение: сидеть втроем, в студии звукозаписи и, играя на акустических гитарах, репетировать песню. Если бы нам еще пару таких репетиций, ты бы смог сыграть не хуже меня и Тэй, но этому никогда не бывать.

Тэйлор вдруг замолчала, резко перестав играть:

- Нет, как-то не так это должно звучать… - она посмотрела нас, ища подсказки, но мы не знали, что сказать. Песня безо всяких сомнений была на редкость хорошей. Мы часто ее слушали, после того, как нам удалось уговорить Тэйлор дать нам диск с демонстрационной записью, и ни разу ни у одного из нас не возникало мысли о том, что в ней чего-то не хватает или наоборот, есть что-то лишнее. Но Тэй, как автору, конечно, виднее. – А ты не мог бы… - несмело заговорила она, глядя на тебя, - спеть второй куплет?
- Почему бы и нет? – улыбнулся ты ей. – Слова я знаю.

Вскоре мы приступили к записи. Не знаю, приходилось ли мне слышать когда-либо что-то настолько идеально звучащее, как эта песня. Возможно, мое восприятие искажала нависшая над нами ситуация, но, мне казалось, что вы вдвоем просто завораживающе пели.

На последнем припеве, который вы поделили пополам, лампы под потолком угрожающе мигнули. Но не погасли. Два ваших голоса и струны трех гитар, как будто оказались сильнее, позволяя последним словам прозвучать до конца:

«You make me wanna die,
I'll never be good enough.
You make me wanna die,
And everything you love
Will burn up in the light.
And every time
I look inside your eyes,
You make me wanna die».

***

- Теперь у моего диска еще и обложка эксклюзивная, - рассмеялась Тэй, когда ты дописал зеленым маркером прямо на прозрачном футляре диска: «The Pretty Reckless»’2010».
- Да, ему повезло гораздо больше, чем несчастному нашему, - вздохнул я, глядя на отвратительное качество печати, испортившее тщательно разрабатываемое при нашем с тобой участии изображение.

Пол под нашими ногами внезапно мелко задрожал, а потом вся комната сильно качнулась несколько раз. Свет все же погас.

- Началось, - прошептала Тэй. – Пойдем смотреть?

Осветив безоконное пространство комнаты зажигалками, мы пробрались к выходу и пошли в курилку, где было огромное окно в полстены. Правда, как только мы это окно увидели, то сразу пожалели об этом.

- Это оказывается красиво… - ты открыл сдвижную створку окна, чтобы стекло не мешало наблюдать за тем, как в нескольких километрах от нас к небу поднимается огромное грибовидное облако.

Теплый, с легким привкусом дождя ветер запутался в наших волосах. Твоя рука крепко сжала мою. Далекий гул возвестил о следующем взрыве…

0

49

Глава 9.

Оттенки отчаяния.

Tom’s POV

Именно сон о том, как мы оказались в лос-анджелесской студии звукозаписи в ожидании своеобразного конца света, вспоминается мне в последнее время чаще всего. Он приснился нам в самую первую ночь, что мы провели здесь. И после него было множество других, не менее ярких, страшных, интересных. Но он до сих пор постоянно попадается среди однообразных событий мелкими, едва различимыми, но очень больно ранящими осколками. Вот и сейчас я стою у двери нашего дома, слышу, как ты играешь на гитаре, и мне больно. Звучание идеально настроенных струн электрогитары создает неизвестную мне мелодию. Она новая, и она навсегда останется только твоей и моей. Соседи едва ли услышат, потому что наш дом стоит вдалеке от остальных, почти на самом краю города. Да и местные – странные, их, кажется, не волнует ничто, кроме смены времен года и очередного улова рыбы. Неожиданный порыв ветра смахивает с крыши пригоршню снега, и я улыбаюсь. Новая. Первая написанная тобой музыка. Ты ведь никогда этого не делал, но оказалось, что ты также способен на это, как и я. Снежные крупинки искрятся в последних лучах солнца – завтра начинается полярная ночь. Они переливаются, складываются в узоры калейдоскопа, как наши дни. Такие разные, такие многоцветные. Каждый по-своему хорош и плох, каждый полон неповторимого оттенка…

Перехватив поудобнее пакет с продуктами, я открываю входную дверь и, быстро раздевшись в полутемной прихожей, прохожу в гостиную. Ты сидишь у окна. Блики каминного пламени и угасающего дневного света зажигаются в твоих небрежно перекинутых через плечо волосах золотыми и серебряными искрами, скользят причудливой светотенью по бледной коже лица и плеч, прячутся неожиданными отблесками в складках твоих любимых разорванных на коленях джинсов. Твои глаза закрыты, пальцы находят нужные струны и лады инстинктивно, на ощупь, и потому ты играешь без своих обычных недочетов. Хотя… Благодаря практике последних месяцев ты стал играть почти также уверенно, как я. Мне безумно нравится тебя учить. Тебе уже не очень-то нужны мои советы, да и у меня их осталось немного, но я счастлив, что смог показать тебе, что каждая сыгранная своими руками музыка это живой, яркий мир. И ты живешь в нем, срывающемся со струн твоей гитары, дарящем недостающие нашей снежной реальности краски. Когда мелодия затихает, ты оборачиваешься, как всегда безошибочно почувствовав меня.

- А ты не говорил, что написал что-то свое, - укоризненно качаю головой я.
- Только сегодня, - ты обезоруживающе улыбаешься, прося меня не обижаться. – Я и не понял сразу, что это – мое…
- Мне понравилось, нужно будет записать, - я прохожу в комнату и беру с каминной полки блокнот с набросками стихов. Оборачиваюсь к тебе, потому что понимаю, что что-то не так. Ты сидишь неподвижно, обняв гитару, и от застывшего в твоих глазах мучения мне хочется кричать.
- Зачем? – твой голос глух, полон усталости. – Зачем записывать?
- Билл, ну… - подхожу и обнимаю тебя за плечи, стараясь хоть как-то сгладить свое глупое предложение, - может, пригодится когда-нибудь.

Твой тяжелый вздох я чувствую всем телом, а душой – его горечь. Мы продолжаем писать музыку и стихи. Это больше никому не нужно. Наверное, даже нам самим. Но из-за этого, слова и мелодии не перестают рождаться.

***

Несколько дней за окном в самое светлое время суток повисают неопределенно-серые сумерки. Но это там, снаружи, а внутри – неизбежно вспыхивающее между нами пламя. Я сижу на столе и смотрю, как ты разливаешь по бокалам подогретый виски, добавляешь к нему кофейный ликер, потом – апельсиновый, завершаешь все значительной порцией кофе и поджигаешь. Поверхность каффемик загорается лепестками лазурного огня. Этот местный рецепт кофе – удивительный напиток. Горький и сладкий одновременно, в одно мгновение согревающий и крадущий ясность сознания. Хотя… Я не знаю, как он действует на других людей, которым не протягивают бокал с этим напитком, подойдя вплотную и гипнотизируя пристальным, не менее горячим, чем кофе, взглядом. Может быть, для них он вовсе не такой особенный. Но мне повезло.

Ты делаешь пару глотков и, неловко звякнув бокалом о стол, разводишь мои колени в стороны, встаешь между них и замираешь так. Я могу притянуть тебя еще ближе, коснуться твоих губ, но вместо этого отпиваю немного обжигающего кофе и откидываюсь назад, упираясь ладонями в стол. Только в такие минуты я могу не думать о том, что мы оставили позади. Только так я способен не жалеть ни о чем. А ты снова пьешь, слизываешь капли с верхней губы и подаешься вперед. Но не целуешь. Я сдвигаю ноги, прижимаю тебя к себе сильнее, покорно глотаю горячий напиток из наклоненного тобой бокала. Ты убираешь его и смотришь мне прямо в глаза. Слыша дыхание, биение пульса и чувствуя разливающееся по всему телу ощущение невесомости. Ничтожное расстояние, разделяющее наши губы, как будто наэлектризовано. Я закрываю глаза, ты нежно проводишь тыльной стороной ладони по моей щеке. Головокружительное притяжение. Самый сладкий момент, кажется, что он лучше следующего за ним поцелуя. Твои ладони скользят по моим плечам, стягивают толстовку, молния которой разъезжается от того, что ты тянешь вниз за рукава. И когда обнаженная кожа моей груди мягко прикасается к твоей, я вздрагиваю и теряю контроль.

Мы немного приходим в себя только в коридоре, натолкнувшись на большое кресло, которое ты решил убрать из гостиной, где оно, по твоим словам, портило весь вид. Сейчас же этот «изгнанный» предмет мебели как нельзя кстати, потому как идея добрести до спальни, была явно неудачной. Нет смысла тратить на это время, когда не от кого прятаться. И мы наслаждаемся этой теперь, пожалуй, единственной доступной нам свободой, бросая одежду на пол и позволяя желанию затмить все. Идеальный побег от самих себя. Как жаль, что он так недолговечен.

***

Задумчиво рассматриваешь перед зеркалом одну прядь волос за другой. Что ты видишь в них, кроме как всегда замечательной работы Натали, я не знаю, но мне это не нравится.

- А я уже привык к этому цвету, - говорю я, чтобы избавиться от непонятно откуда взявшегося беспокойства. – Хотя, когда я увидел его впервые, он показался мне неприятным.
- Да? Почему ты ничего не сказал? Выбрали бы другой… - твои пальцы снова захватывают прядь волос заметно отросших темных корней и медленно ведут по всей длине, останавливаясь у середины плеча. Не могу на это смотреть. Какое-то жуткое ощущение, как будто ты не волос касаешься, а вен на разрезанном запястье.
- Не знаю, наверное, как всегда решил, что тебе лучше знать, как мы должны выглядеть, - пожимаю плечами я и отвожу глаза к окну. Только смотреть там кроме снега не на что, и мой взгляд как магнитом снова притягивает к твоим волосам. – Билл, что ты делаешь? – не выдерживаю я наконец.

Ты разворачиваешься ко мне, но ничего не говоришь. Молчит и выражение твоего лица, будто ты сдерживаешь эмоции, потому что боишься их. Или того, что является их причиной.

- Билл, в чем дело? – приподнимаюсь на локте. Мне хочется вскочить с кровати и подбежать к тебе. Неважно зачем, просто чтобы быть рядом. Но то, что тебе удается держать себя в руках, вселяет в меня надежду на то, что ничего страшного не произошло.
- Потрогай здесь, - просишь ты, склонившись надо мной, и подносишь мою ладонь к своему виску. Я касаюсь твоих волос. Провожу по ним кончиками пальцев, не чувствуя ничего не обычного. Гладкие, чуть волнистые волосы и все. Гладкие?!
- Они все теперь мои. Эта чертова регенерация каким-то образом сделала их частью моих собственных волос.

Ошеломленно смотрю на тебя, понимая, что совсем забыл о том, что твоим наращенным волосам коррекция должна была потребоваться еще месяца два назад или раньше, учитывая их длину. Я так привык к тому, что в нас с тобой теперь все одинаково, что воспринимал твои длинные волосы как свои, теперь освобожденные от кос и такими же светлыми прядями спускающиеся ниже плеч…

- Значит, можно не заниматься поисками хорошего парикмахера здесь, - заставляю я себя произнести, изо всех сил пытаясь казаться спокойным. Ну, что, в конце концов, такого в том, что искусственные волосы срослись вашими собственными, если не считать, конечно, что это против всех законов природы?
- И то верно, - тоже с ненатуральным спокойствием произносишь ты. Ложишься рядом со мной и, уткнувшись лбом мне в плечо, глубоко и медленно дышишь.

Обняв тебя, я ловлю ритм твоего дыхания. Все хорошо. Да, нас теперь едва ли можно назвать людьми. Но это определенно лучше смерти, правда?

***

Сонная улыбка сползает с твоего лица, когда ты видишь, как я достаю из кладовки наши дорожные сумки. Мы так полностью и не разобрали их, предпочли проверить на прочность ассортимент местных магазинов, и, найдя все, что было нужно для нашей теперь скромно-скучной жизни, не стали касаться воспоминаний.

- Может, не надо? – осторожно спрашиваешь ты, прислоняясь к стене рядом со мной.
- Билл, мне нужна моя футболка со слоном, - объясняю я тебе, как маленькому ребенку, зачем мне нужно рыться в этих сумках.
- Но у тебя куча других, зачем тебе именно эта? – цепко хватаешься за мои руки, вынуждая выпустить ручки сумки из ладони.
- Она удобная и она мне нравится, - со вздохом отвечаю я, чувствуя себя отвратительно глупо, стоя вот так в коридоре и объясняя тебе то, что ты и так знаешь. Понимаешь, но не хочешь, чтобы было больно от мыслей о прошлом, которое мы не в силах вернуть.
- Пожалуйста, - сильно сжимаешь мои запястья, прижимая их мне к груди. Перешагиваешь через стоящую между нами сумку и просяще заглядываешь мне в глаза.
- Билл…
- Ты был в ней, когда Дэйв позвонил нам и рассказал об Отражающем души. Я не хочу думать о том, что мы тогда могли отказаться и…
- И сейчас лежали бы на кладбище, - договорил я, не позволив тебе высказывать предположения о возможных событиях. Потому что они на самом деле невозможны – наш диагноз был слишком серьезен, настолько, что нам его даже побоялись сообщать. И нужно учиться с этим жить.
- Я не вижу смысла продолжать делать вид, что мы приехали сюда в отпуск и скоро вернемся домой. Это глупо, Билл. От этого только хуже, потому что ты продолжаешь надеяться. А надеяться не на что, - я снова взялся за сумку и, вытряхнул все ее содержимое на пол. Так быстрее.

Что-то с грохотом ударилось об пол, и, судя по звуку, разбилось.

- Мы же не брали их с собой… - медленно выговариваешь ты каждое слово. Страх обдает спину ледяным дыханием, когда я вижу расколовшийся пополам фиолетовый шарик и лужицу какой-то прозрачной жидкости, собравшуюся вокруг него.
- Не трогай, - хватаю тебя за руку, не позволяя прикоснуться к осколкам нашего странного лекарства. – Этой гадости в нас и так предостаточно.

Разыскав в ванной резиновые перчатки, я собрал осколки и, бросив их в раковину на кухне, тщательно вытер жидкость, вытекшую из шарика.

- Билл, ну, зачем ты… - возмутился я, увидев, что ты все-таки подобрал одну половинку талисмана и рассматриваешь ее на свет.
- Я промыл ее водой, - успокоил ты меня, - смотри, от горячей воды в нем появились отверстия.

Электрический свет сочился тонкими лучиками сквозь напоминавшую очень мелкое решето поверхность шарика. Мне сразу вспомнилось странное ощущение влаги, появлявшейся на ладонях каждый раз, когда я прикасался к талисману. А я-то думал, что у меня потеют руки…

- Получается, что это прозрачное вещество, оказывалось у нас на ладонях каждый раз, когда шарики нагревались от прикосновения, - высказал я вслух свою догадку.
- Да, хитро придумано, - ты бросил осколок обратно в раковину. – С этим все ясно, но я не могу понять одну вещь – какую роль во всей этой истории играет Дэвид, если все это придумали Андреас и Густав.
- Какая теперь разница?
- Да так… интересно. А еще мне кажется, что если бы Анди был так твердо убежден, что нас следует держать в лаборатории, как подопытных крыс, зараженных чем-то опасным, то нас бы уже давно нашли.
- Билл, прекрати. Не вздумай попробовать связаться с кем-то из них.
- А что если мы зря уехали? Что если все это, - ты обвел руками нашу небольшую, но довольно уютную кухню, - что если все это напрасно? И мы сейчас могли бы спокойно записывать новые песни и продолжать жить нормальной жизнью?
- Хватит, - кричу я. Злюсь и срываюсь от того, что ты вполне можешь быть прав, но проверить мы это можем, к сожалению, только ценой собственной свободы. И мы оба знаем, что не пойдем на такой риск.
- Я не могу здесь, Том, - совсем тихо произносишь ты. Смотришь мне в глаза, просишь согласиться с тобой. Но только это согласие не даст ничего ни тебе, ни мне. – Не могу, - снова повторяешь ты и, бросив осколок обратно в раковину, уходишь. Ты прекрасно знаешь, что я чувствую то же самое.

***

Мгновения ночей, когда становится по-настоящему темно, а не сумрачно, как в часы, которые должны быть дневными, нравятся мне больше всего. Мы редко спим в это время. Оно кажется самым нормальным из всего, что окружает нас здесь. И так приятно думать, что переливающиеся на моей коже отблески северного сияния, это отсвет неоновой рекламы за окном. Напротив окон самой первой нашей квартиры в Гамбурге была огромная неоновая вывеска какого-то супермаркета. И мы могли вот также, лежа в постели, наблюдать за раскрашивающей наши тела радугой. Только та радуга была ярче, сочнее, мне казалось, что в ней растворилась наша радость от музыкальных успехов, детский восторг от того, что мы наконец-то выбрались в большой город, и эйфория от сознания того, что, закрывая двери той квартиры, мы могли не притворяться и не скрывать своих чувств. Теперь же нам осталось только последнее. И медленно танцующие в небе цвета бледны, беспомощны. Я зарываюсь лицом в подушку, чтобы не видеть этого, словно выцветшего, истершегося сияния, так сильно напоминающего мне себя самого – безвольного, бесполезного, продолжающего существовать, по сути, только потому, что жив.

- Хочешь, я закрою жалюзи? – спрашиваешь ты, медленно проводя по моей пояснице, спускаясь чуть ниже, так, что я уже предвкушаю, как твои пальцы причинят мне боль, коснувшись еще влажного от спермы, растянутого ануса. Кажется, что от твоей ладони остается горячий след, хотя она – прохладная. Я сам просил тебя сделать мне больно. И мне было хорошо, а теперь почему-то противно…
- Нет, - отвечаю я и на твой вопрос, и на твои прикосновения. Не вижу смысла скрываться от реальности, не хочу и хочу, чтобы ты останавливался сейчас.
- А мне не нравится это подобие никогда не гаснущей рождественской гирлянды, - прячешь лицо в моих волосах и щекотно дышишь мне в шею. Смешно и грустно одновременно… Ты прижимаешься ко мне всем телом и гладишь по животу, дразнишь.
- Это красиво, - зачем-то возражаю я, хотя так и не думаю. Просто не хочу соглашаться с тобой. Отталкиваю твои ладони и пытаюсь сесть. – Особенно, если не думать, что нам теперь смотреть на это всю оставшуюся жизнь.
- Точно. Мне вообще в последнее время нравится не думать, - не отпускаешь меня, ловя за волосы, тянешь назад.
- Билл, отпусти, - прошу я, но ты только сильнее дергаешь меня за волосы, заставляя упасть назад, и неожиданно трепетно целуешь в неудобно изогнутую шею. Я приподнимаюсь на локтях, вырываюсь, но не так сильно, как мог бы.
- Тебе нравится, - выдыхаешь ты мне прямо в ухо, и я чувствую, что это так, что дрожу от каждого твоего прикосновения, обещающего боль. Это ненормально. Я не люблю чувствовать боль, ты не любишь мне ее причинять. Но не сейчас, не здесь. Как будто мир перевернулся вверх дном, или это мы оба сошли с ума?
- Не надо, - шепчу я, но сам тянусь к твоим губам. Ты склоняешься над моим лицом, коротко целуешь. У нас не осталось сил на нежность.
- Том, ты меня сильнее.

Нечего возразить. Я могу тебя оттолкнуть, могу, как позавчера, даже ударить. Но вместо этого я сдаюсь, прошу глазами снова подарить мне боль, чтобы забыться. В последнее время мне все чаще думается, что это – единственное, что нам осталось. Только вот любые повреждения исчезают с наших тел слишком быстро. Пугающе. Не оставляя нам ничего, кроме пустоты.

***

Если смотреть на них достаточно долго, ощущение реальности утрачивается практически полностью. Ровная гладь воды у горизонта сливается с отражающимся в ней серым небом, и только невозмутимо огромные глыбы льда разрушают монохромность пейзажа белым цветом. Таинственные, исполненные величия и вечного молчания. Айсберги. Мы часто приходим смотреть на них к берегу моря. Бежим из нашего нежеланного дома, несмотря на мороз и отсутствие солнечного света. А в морозной полумгле они еще прекраснее и загадочнее.

- Не замерз еще? – спрашиваешь ты, сдвинув шарф немного вниз и вдыхая ледяной воздух. Сегодня около тридцати градусов ниже нуля, но мы довольно легко адаптировались к здешнему холоду. Может, такой климат оказался для нас подходящим, может, все дело в действии вещества, наполнявшего талисман.
- Есть немного, - сознаюсь я. Все же стоять неподвижно при такой температуре воздуха, не очень комфортно. – Пойдем?

Ты киваешь, снова зарываясь в шарф, и мы возвращаемся в город. Нам сложно называть Иллулиссат так, слишком он мал. А одноэтажные, дома и вовсе делают его похожим на небольшой поселок. Когда снег еще не выпал, эти однотипные, разноцветные домики выглядели красиво, сейчас же, когда они – не более чем неудачная попытка людей разнообразить снежную белизну сочными цветами, думается, что лучше бы им быть такими же, как снег. Не напоминать о том, что где-то в это время намного теплее, и мир полон настоящих красок и жизни… Я вздыхаю, дурачась, ловлю тебя за руку и обнимаю одной рукой за плечи. Здесь можно. Ни один фото- или видео-объектив не вычислит в нас в прошлом известных музыкантов. Для местных жителей мы прежде всего туристы. Просто значительная статья дохода этой страны, непонятные, чужие иностранцы. И только после этого всего - люди. Немного обидно. Но идеально для тех, кому нужно спрятаться.

Когда мы доходим до бара «Спящий кит», ты киваешь мне, и мы заходим внутрь.
Контрастно теплый воздух мгновенно окутывает нас, и в первые несколько секунд кажется, что здесь очень жарко, но к тому времени, как мы устраиваемся за дальним столиком, эта иллюзия полностью проходит. Сигаретный дым висит довольно плотным туманом, и мы не сразу замечаем, что на небольшой сцене, которая обычно пустует утром и днем, о чем-то спорят несколько парней с длинными волосами и гитарами. Черт… Мы потому никогда и не приходим сюда вечером – чтобы не нарваться на чье-нибудь выступление.

- Может, уйдем? – спрашиваю я у тебя. Ты разговариваешь с официанткой и не сразу понимаешь, о чем я. А когда девушка, приняв заказ, наконец-то отходит от нас, становится поздно. Они начинают играть. Да еще такую песню…

Мне удается дослушать «Спаси меня» только до второго куплета, и я повторяю свое предложение. Я не могу слушать, как кто-то другой, хоть и неплохо, играет и поет нашу песню. А ты сидишь, обхватив обеими ладонями чашку чая, и неподвижно смотришь в его непрозрачную глубину.

- Ты сам сказал, что нам надо учиться с этим жить, - с усилием выговариваешь ты каждое слово.

Ты прав но… Как мне смотреть в твое, искаженное болью лицо? Как суметь не сдавить стакан воды так сильно, чтобы он не раскрошился на осколки? Как терпеть острым ножом вонзающуюся в сознание мысль о том, что нам никогда не оказаться на сцене даже какого-нибудь неприметного бара, как этот?

- Ты тоже не можешь, да? – спрашиваешь ты про и так очевидное и сжимаешь мое запястье ледяной ладонью. Вглядываешься в меня, ищешь в моих глазах хоть какой-то крошечный намек на то, что мне удается забыть нашу заживо похороненную мечту о сцене. Но его нет. Мне плохо точно так же, как и тебе, просто ты, как всегда, более эмоционален, чем я.

Ты смотришь на музыкантов. Ловишь каждый звук. Вздрагиваешь, когда я касаюсь твоей щеки, как только я могу. Не руками. Теперь уже только глазами прошу уйти, и ты сдаешься. Стремительно тащишь меня к выходу, уцепившись за рукав куртки, на ходу расплачиваешься с официанткой. И мы снова возвращаемся в дом, который стал для нас хуже тюрьмы.

***

Убедившись в том, что ты намерен притворяться, что этот фильм про каких-то внеземных монстров тебе действительно интересен, я отложил книгу в сторону и вышел в прихожую. Быстро оделся и пошел в сторону ближайшего магазина, продающего технику. Холодно, но спешить мне нельзя – я скажу тебе, что вышел пройтись, потому что отговорка о том, что я пошел за сигаретами уже не пройдет. Мы к ним не прикасались с тех пор, как приехали сюда. Рассеянно пинаю попадающиеся под ноги комья смерзшегося снега и в очередной раз удивляюсь тому, с какой легкостью нам удалось бросить курить. Люди годами мучаются, а мы – сразу и, похоже, что навсегда. Мы вообще теперь и физически, и психически здоровы как-то чуть ли не до отвращения…

Все же я возвращаюсь слишком быстро. Ты окидываешь меня удивленным взглядом, когда я прохожу через гостиную, но небольшую коробочку в моей руке вроде бы не замечаешь. Хорошо. Не хочу ничего говорить тебе заранее, потому что моя задумка может и не принести желанного результата.

Ноутбук пылится под кроватью. Мы им не пользовались, договорившись, что не будем проверять почту и читать новости, в которых наверняка немало говорилось и о нас. Мы и телевизор из-за этого включали лишь для того, чтобы посмотреть кино с очередного DVD-диска.

- Что ты делаешь?

Я вздрагиваю от неожиданности и маленький прямоугольник wi-fi модема выпадает у меня из руки. Все же ты не столько этот дурацкий фильм смотрел, сколько следил за мной…

- Билл, я подумал, что нам надо…
- Нет, - ты поднимаешь модем и, посмотрев на него с непонятной мне ненавистью, подходишь к окну и начинаешь его открывать.
- Билл, но ты же сам говорил, что мы могли ошибиться, что, может, нам и не стоило уезжать и прятаться, - пытаюсь я объясниться, но ты меня словно не слышишь.

Ты все чаще и чаще так делаешь – игнорируешь мои слова. Стараюсь сопротивляться вздымающейся внутри ярости, но у меня опять ничего не получается. А
ты, справившись, наконец, с ни разу не открытой до сих пор задвижкой, замахиваешься, чтобы… Я ловлю тебя за руку. Я не затем его покупал, чтобы ты, даже не выслушав меня, его выбросил. Ты отталкиваешь меня, но я не отпускаю, дергаю на себя и ты, не удержав равновесия, врезаешься спиной в створку окна. Стекла звенят, как ни странно, не разбиваясь, а я не успеваю затормозить и, налетая на тебя со всего маха, с ужасом вижу, как ты ударяешься виском об угол оконной рамы. Вскрикиваешь от испуга и медленно оседаешь на пол. У меня дрожат руки, у меня дрожит все внутри. Я смотрю на окрашивающую ярко-алым цветом твои пальцы и волосы кровь, и мне так страшно, как, наверное, не было еще никогда в жизни…

Обжигающе холодный ветер быстро приводит меня в себя и я, не глядя, захлопываю окно, и бросаюсь к тебе. Ты позволяешь мне отодвинуть твою ладонь, увидеть, что рана хоть и большая, но кровь уже останавливается.

- Прости, я не хотел… - осторожно глажу тебя по другой, не залитой кровью щеке. Из-за способности наших тел невероятно быстро восстанавливаться об обработке раны можно не беспокоиться. Скоро можно будет просто смыть кровь и все. Но проблема в том, что это далеко не все.
- Ты уже не в первый раз не хотел, - не смотришь на меня, поднимаешься с пола и, чуть покачнувшись, но, не позволив мне поддержать тебя, выходишь из спальни.

Я смотрю на чертов модем, валяющийся на полу, и понимаю, что так дальше продолжаться не может.

***

Почти бесцветный в ярких лучах солнца огонь слизывает со страниц слова и ноты. Вырываю листы из блокнота и бросаю в камин все, чем мы жили четыре с половиной месяца. А ты сидишь рядом, но не останавливаешь меня. И смотришь, как горит то, что могло бы стать четвертым альбомом нашей группы. Но «Токио Хотель» больше не существует.

Сегодня тринадцатое января. Первый день появления солнца после полярной ночи. И его свет как будто сделал яснее то, что нам необходимо окончательно отпустить свое прошлое. Я не знаю, как найти в себе силы на это, но… Другого выхода нет. Последний листок с текстом песни про айсберги, которая мне особенно нравилась, догорает. Теперь нужно встать и убрать на чердак наши гитары и усилитель, и что там еще осталось, что может напомнить о самом дорогом.

- И ты считаешь, что это что-то меняет? – вдруг спрашиваешь ты, нарушая ставшее привычным за сегодняшний день молчание.

Не понимаю, что ты хочешь сказать. Смотрю на тебя, приподняв брови: объясни.

- Я помню каждое слово, я могу сыграть мелодию любой из песен, написанных нами здесь. Том, невозможно убежать от себя…

Сажусь на пол перед камином и закрываю лицо руками. Тепло от огня приятно касается кожи, ты садишься сзади и обнимаешь меня. Я никогда раньше не верил в то, что возможно захотеть смерти только из-за того, что теряешь смысл жизни. Теперь я в этом уверен. Мы чудом излечились от ужасной болезни, получили шанс жить дальше, но… Нам это не нужно.

Звук дверного звонка заставляет нас обоих вздрогнуть. Мы ничего не заказывали и уж совершенно точно никого не ждем. Переглянувшись, решаем, что открыть все же надо. Может быть, кто-то ошибся домом, они здесь такие одинаковые.

Смотришь мне в глаза перед тем, как повернуть в замке ключ. Я киваю.

На пороге стоит, Андреас. За его спиной – Густав.

0

50

Эпилог.

Холодный, вибрирующий от свежего запаха недавно прошедшего дождя и возрождающейся весны, воздух Шанценпарка был полон ожидания. Тысячи людей окружили освещенную пока лишь несколькими факелами сцену. Сумерки, кутавшиеся в легкий туман, подхватывали эхо их взволнованных голосов и уносили куда-то под своды видневшегося за сценой отеля Вассертурм, сейчас, в неверном свете уже почти полностью угасшего дня, как никогда напоминавшего средневековый замок...

И вот яркий прожектор разорвал лучом сгущающуюся темноту. Легкие аккорды клавишных рассыпались крупным жемчугом и утонули где-то в глубине моря зрителей. Неожиданно громкая музыка перекрыла весь шум, заставляя всех замолчать и только смотреть. Смотреть, как на сцене появляются пятеро долгожданных музыкантов.

Стоявший рядом с охраной мужчина закрыл глаза, вслушиваясь. Оценивая все: звучание музыки, голоса вокалиста, погрешности аппаратуры и неидеальности акустики открытого пространства… Едва заметная улыбка тронула его губы и он снова посмотрел на сцену, одобрительно кивая музыкантам - все идеально, и «Токио Хотель» слушать с закрытыми глазами как и раньше так же интересно, как и наблюдая за тем, что происходит на сцене. Нисколько не напуганная громкой музыкой и огромным количеством людей девочка лет трех-четырех сжала его ладонь, запрокидывая вверх голову со смешными хвостиками.

Теперь он почти не расставался с ней, забрав у матери, из-за довольно странного поведения которой, ребенок оказался в больнице. Он не знал, насколько верно с традиционной точки зрения на воспитание, если ребенок практически постоянно находится в окружении талантливых, но во многом своеобразных людей, но заставить себя расстаться с дочерью не мог. Ведь не сделай он этого четыре года назад, ему не пришлось бы так срочно уезжать в конце прошлого августа, и он не оставил бы своих подопечных музыкантов в очень сложный для них период. Подопечные музыканты – это для посторонних, а для него они – навсегда такие же дети, как его родная дочь. Конечно, ситуация, в которой они оказались тогда, не каждому взрослому человеку по зубам, и они по-своему нашли из нее выход, но… О том, что могло бы произойти, если бы он не вернулся вовремя из своей вынужденной поездки и не заставил Андреаса уничтожить следы кражи лекарства из лаборатории, вместо того, чтобы идти к его создателю с повинной, он даже думать не хотел. Все это в прошлом. Настоящее – это уже здоровый ребенок, успевший за несколько месяцев привыкнуть проводить почти все время на репетициях и выступлениях, и еще пятеро – двое из которых справились с неведомой болезнью, а остальные – с личными разногласиями.

Только один из них все еще вызывал у него чувство неясного беспокойства. И оттого он особенно пристально наблюдал за длинноволосым парнем, игравшим на синтезаторе. Он выглядел так, словно клавиши расстилались перед его пальцами бескрайним черно-белым простором, и он не до конца верил в то, что так легко находит нужные, так идеально вливается в мелодию, которую создают еще три инструмента и завершает голос. Ему казалось, что влажная весенняя прохлада постепенно раскаляется от напряжения. Невидимого, неслышного, ощутимого только в глубине души, но все же очень сильного. Он боялся. Боялся снова поддаться панике и подвести всех, как тогда, когда ужас быть наказанным за кражу экспериментального лекарства, едва не заставил его разрушить жизни самых близких друзей. Он прекрасно понимал, что из-за того, что разработка находилась под наблюдением правительства, братьев могли вообще никогда не выпустить из лаборатории, а если побочные эффекты препарата были бы признаны опасными для окружающих, то… Андреас глубоко вдохнул, сосредоточил все внимание на завершении песни. Со стороны можно было подумать, что он настолько увлечен извлечением звуков из синтезатора, что не замечает ничего вокруг. Что доигрывает последние ноты с таким чувством, что у него глаза закрыты. На самом же деле, он снова и снова переживал свои ошибки, старался схватиться за немного оправдывающий его факт, что все закончилось хорошо. Но снова и снова приходил к выводу, что если бы Дэвид не вернулся вовремя и не заставил его искать другой выход, у этой истории мог бы быть совсем другой конец.

***

- Сэмми? А ты почему здесь одна?

Девочка, до этого сидевшая на подоконнике открытого окна и наблюдавшая за ночным небом, испуганно обернулась, услышав свое имя. Высокий парень с длинными светлыми волосами подошел к ней и, закрыв окно, присел с ней рядом.

- Возвращайся-ка быстро в гостиную, а то если твой папа увидит, чем ты тут занимаешься, он нам обоим головы поотрывает, - сказал он, намекая на слишком холодную для открывания окон погоду.
- Билл, а ты ему не говори, - хитро улыбнулась девочка.
- И что мне за это будет? – Билл присел перед ней, принимая игру. Сэмми за недолгие месяцы их знакомства смогла полностью разрушить его убеждение в том, что дети – это надоедливые, постоянно ноющие маленькие существа. Общаясь с ней, он невольно начинал жалеть, что своих у него никогда не будет.
- Я расскажу тебе, что говорят звезды, - совершенно серьезно произнесла малышка.

Билл почувствовал, как холодеют ладони, и в груди разливается противное чувство страха. «Я расскажу тебе, что говорят звезды». Недавно они с Томом смеялись над этой снившейся им всю ночь фразой. Она была неровным детским почерком выведена на кирпичной стене. Белый мел, которым писали, местами осыпался, так что буквы скорее угадывались, чем читались четко. И все это, стоявшее перед их глазами, пока они спали, наводило какую-то необъяснимую жуть. Билл нервно поправил очки, с обыкновенными стеклами, которые, не только немного скрывали необычность его глаз, но и не позволяли ему воздействовать на поступки окружающих. После случая с Эбелем, бесследно пропавшим в ночь выступления группы в «Бархатной жемчужине», он носил их везде, кроме сцены. А сейчас касался их, словно искал подтверждения, что это не он внушил ребенку мысль об этой пугающей фразе.

- Где ты это слышала? Сэмми, кто сказал тебе эти слова? – Билл старался держать себя в руках и говорить спокойно, чтобы не пугать ребенка, но у него плохо получалось.
- Они, - коротко ответила девочка, показывая пальцем на мирно светившие в темно-синем небе звезды.
- И что же они говорят?
- Что тебе и всем остальным надо быть не здесь, а там, где на флаге солнце, - произнесла Сэмми явно непонятные ей слова.
- Солнце? На флаге… Красное на белом? – начал догадываться он, о какой стране ему говорят, - ты хочешь сказать, в Японии?

Сэмми пожала плечами. Она не знала. Просто повторила то, что слышала.

- Хорошо, - сказал Билл, стараясь успокоиться. – Хорошо, Сэмми, - он поднялся на ноги и взял ее за руку, - пойдем ко всем, а потом подумаем, что с этим делать…

Билл замолчал, увидев, что в дверях спальни стоит Том. Судя по его удивленному лицу, он все слышал. Наверняка тоже не понимал, что все это значит, но… Как только Билл увидел его, то почувствовал, как страх куда-то уходит.

Молчаливо приняв обоюдное решение пока все это не обсуждать, они вернулись к уже собиравшимся разыскивать их гостям. Натали что-то оживленно рассказывала Дэвиду; Густав, Андреас и сидевший между ними Джек внимательно наблюдали за игрой на экране мобильного телефона, постоянно давая мальчику советы, Георг и Эмми разливали по бокалам вино… Билл посмотрел вслед побежавшей к отцу Сэмми и улыбнулся брату: люди, ставшие им едва ли не роднее семьи, здесь; а вместе они справятся с чем угодно. Том кивнул, возвращая улыбку, и Билл сказал, обращаясь ко всем:

- Мы тут подумали, что начать наш гастрольный тур нужно с Японии.

Удивленные взгляды. Вопросы. Усмешка Натали:

- И нам, простым смертным, как и в случае с предотвращенным падением самолета неделю назад, вы опять ничего не расскажете?
- Если бы мы знали… - развел руками Том.
- Боюсь, что если опять придется спасать самолет, пресса сделает невыгодные нам выводы, - заметил Дэвид.
- Зато как круто было управлять Боингом! – воскликнул Георг.
- Ну да, ты у меня теперь не просто муж, а еще и герой, - засмеялась Эмми.
- Хорошо бы, если то, что там должно случиться, снова не имело отношения к нашим концертам, - сказал Густав.
- Да, спасать человечество, не отрываясь от синтезатора, будет сложновато, - поддержал его Андреас.

Разные мнения и беспокойства о предстоящем событии, но ни у кого нет и мысли о том, чтобы отказаться от поездки. Сны, доставлявшие столько неприятных эмоций братьям, изменились, теперь захватывая под свою власть уже не только их двоих, но и все их окружение. Между близнецами не осталось ничего, что подвергало бы их опасности, чего нельзя сказать об остальном мире. И он ждет помощи.

Отредактировано Karma (2012-03-16 16:56:27)

0


Вы здесь » Форум посвященный Tokio Hotel... » General » Отражающий души (AU, adventure, mystique, romance, crоssover, maxi, R)


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно